Неточные совпадения
Она стояла, прислонясь спиною к тонкому стволу березы, и толкала его плечом, с полуголых ветвей медленно падали желтые листья, Лидия втаптывала их в землю, смахивая
пальцами непривычные слезы со щек, и было что-то брезгливое в быстрых движениях ее загоревшей руки. Лицо ее тоже загорело до цвета бронзы, тоненькую, стройную фигурку красиво облегало синее платье, обшитое
красной тесьмой, в ней было что-то необычное, удивительное, как в девочках цирка.
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень
красные руки; растопыривая
пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая голова с огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие,
красные руки. Клим слышал хриплый вой...
Макаров, не вынимая
пальцев из волос, тяжело поднял голову; лицо его было истаявшее, скулы как будто распухли, белки
красные, но взгляд блестел трезво.
И, пошевелив
красными ушами, ткнул
пальцем куда-то в угол, а по каменной лестнице, окрашенной в рыжую краску, застланной серой с
красной каемкой дорожкой, воздушно спорхнула маленькая горничная в белом переднике. Лестница напомнила Климу гимназию, а горничная — фарфоровую пастушку.
Тесной группой шли политические, человек двадцать, двое — в очках, один — рыжий, небритый, другой — седой, похожий на икону Николая Мирликийского, сзади их покачивался пожилой человек с длинными усами и
красным носом; посмеиваясь, он что-то говорил курчавому парню, который шел рядом с ним, говорил и показывал
пальцем на окна сонных домов.
Через час он шагал по блестящему полу пустой комнаты, мимо зеркал в простенках пяти окон, мимо стульев, чинно и скучно расставленных вдоль стен, а со стен на него неодобрительно смотрели два лица, одно — сердитого человека с
красной лентой на шее и яичным желтком медали в бороде, другое — румяной женщины с бровями в
палец толщиной и брезгливо отвисшей губою.
С телеги, из-под нового брезента, высунулась и просительно нищенски тряслась голая по плечо рука, окрашенная в синий и
красный цвета, на одном из ее
пальцев светилось золотое кольцо.
— Ну, а что же еще фиксировать? — спросил хроникер, сжав ладони, хрустнув
пальцами, и пуговка носа его
покраснела.
Пальцы офицера тупые,
красные, а ногти острые, синие.
Он видел, что Макаров уже не тот человек, который ночью на террасе дачи как бы упрашивал, умолял послушать его домыслы. Он держался спокойно, говорил уверенно. Курил меньше, но, как всегда, дожигал спички до конца. Лицо его стало жестким, менее подвижным, и взгляд углубленных глаз приобрел выражение строгое, учительное. Маракуев,
покраснев от возбуждения, подпрыгивая на стуле, спорил жестоко, грозил противнику
пальцем, вскрикивал...
Он видел, что у нее
покраснели уши, вспыхивают щеки, она притопывала каблуком в такт задорной музыке, барабанила
пальцами по колену своему; он чувствовал, что ее волнение опьяняет его больше, чем вызывающая игра Алины своим телом.
Говоря, Кутузов постукивал
пальцем левой руки по столу, а
пальцами правой разминал папиросу, должно быть, слишком туго набитую. Из нее на стол сыпался табак, патрон, брезгливо оттопырив нижнюю губу, следил за этой операцией неодобрительно. Когда Кутузов размял папиросу, патрон, вынув платок, смахнул табак со стола на колени себе. Кутузов с любопытством взглянул на него, и Самгину показалось, что уши патрона
покраснели.
— И потом еще картина: сверху простерты две узловатые руки зеленого цвета с
красными ногтями, на одной — шесть
пальцев, на другой — семь. Внизу пред ними, на коленях, маленький человечек снял с плеч своих огромную, больше его тела, двуличную голову и тонкими, длинными ручками подает ее этим тринадцати
пальцам. Художник объяснил, что картина названа: «В руки твои предаю дух мой». А руки принадлежат дьяволу, имя ему Разум, и это он убил бога.
Этой части города он не знал, шел наугад, снова повернул в какую-то улицу и наткнулся на группу рабочих, двое были удобно, головами друг к другу, положены к стене, под окна дома, лицо одного — покрыто шапкой: другой, небритый, желтоусый, застывшими глазами смотрел в сизое небо, оно крошилось снегом; на каменной ступени крыльца сидел пожилой человек в серебряных очках, толстая женщина, стоя на коленях, перевязывала ему ногу выше ступни, ступня была в крови, точно в
красном носке, человек шевелил
пальцами ноги, говоря негромко, неуверенно...
Покраснев, щупая
пальцами пуговицы кофты и некрасиво широко раскрыв зеленые глаза, она подошла к Самгину.
Поцеловав его, она соскочила с кровати и, погасив свечу, исчезла. После нее остался запах духов и на ночном столике браслет с
красными камешками. Столкнув браслет
пальцем в ящик столика, Самгин закурил папиросу, начал приводить в порядок впечатления дня и тотчас убедился, что Дуняша, среди них, занимает ничтожно малое место. Было даже неловко убедиться в этом, — он почувствовал необходимость объясниться с самим собою.
Смешно раскачиваясь, Дуняша взмахивала руками, кивала медно-красной головой; пестренькое лицо ее светилось радостью; сжав
пальцы обеих рук, она потрясла кулачком пред лицом своим и, поцеловав кулачок, развела руки, разбросила поцелуй в публику. Этот жест вызвал еще более неистовые крики, веселый смех в зале и на хорах. Самгин тоже усмехался, посматривая на людей рядом с ним, особенно на толстяка в мундире министерства путей, — он смотрел на Дуняшу в бинокль и громко говорил, причмокивая...
Облокотясь о стол, запустив
пальцы одной руки в лохматую гриву свою, другой рукой он подкладывал в рот винные ягоды, медленно жевал их, запивая глотками мадеры, и смотрел на Турчанинова с масляной улыбкой на
красном лице, а тот, наклонясь к нему, держа стакан в руке, говорил...
Марина не дала ему договорить, — поставив чашку на блюдце, она сжала
пальцы рук в кулак, лицо ее густо
покраснело, и, потрясая кулаком, она проговорила глуховатым голосом...
Да, у Краснова руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как будто не имея костей от плеч до
пальцев. Двигались как бы нерешительно, слепо, но
пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа. На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми глазами на игру огня в
красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
За длинным столом, против Самгина, благодушно глядя на него, сидел Ногайцев, лаская
пальцами свою бороду, рядом с ним положил на стол толстые локти и приподнял толстые плечи краснощекий человек с волосами дьякона и с нагловатым взглядом, — Самгину показалось, что он знает эти маленькие зрачки хорька и грязноватые белки в
красных жилках.
Но он не стал ждать рассказа, а, выдернув подол рубахи из брюк, обнажил левый бок и, щелкая
пальцем по
красному шраму, с гордостью объяснил...
Самгин слушал изумленно, следя за игрой лица Елены. Подкрашенное лицо ее густо
покраснело, до того густо, что обнаружился слой пудры, шея тоже налилась кровью, и кровь, видимо, душила Елену, она нервно и странно дергала головой,
пальцы рук ее, блестя камнями колец, растягивали щипчики для сахара. Самгин никогда не видел ее до такой степени озлобленной, взволнованной и, сидя рядом с нею, согнулся, прятал голову свою в плечи, спрашивал себя...
Неточные совпадения
И Лизавета Петровна подняла к Левину на одной руке (другая только
пальцами подпирала качающийся затылок) это странное, качающееся и прячущее свою голову за края пеленки
красное существо. Но были тоже нос, косившие глаза и чмокающие губы.
― Нет! ― закричал он своим пискливым голосом, который поднялся теперь еще нотой выше обыкновенного, и, схватив своими большими
пальцами ее за руку так сильно, что
красные следы остались на ней от браслета, который он прижал, насильно посадил ее на место. ― Подлость? Если вы хотите употребить это слово, то подлость ― это. бросить мужа, сына для любовника и есть хлеб мужа!
— Ах, ужаснее всего мне эти соболезнованья! — вскрикнула Кити, вдруг рассердившись. Она повернулась на стуле,
покраснела и быстро зашевелила
пальцами, сжимая то тою, то другою рукой пряжку пояса, которую она держала. Долли знала эту манеру сестры перехватывать руками, когда она приходила в горячность; она знала, как Кити способна была в минуту горячности забыться и наговорить много лишнего и неприятного, и Долли хотела успокоить ее; но было уже поздно.
— Ну вот, пускай папа посмотрит, — сказала Лизавета Петровна, поднимая и поднося что-то
красное, странное и колеблющееся. — Постойте, мы прежде уберемся, — и Лизавета Петровна положила это колеблющееся и
красное на кровать, стала развертывать и завертывать ребенка, одним
пальцем поднимая и переворачивая его и чем-то посыпая.
Он иногда по получасу молча глядел на спящее шафранно-красное, пушистое и сморщенное личико ребенка и наблюдал за движениями хмурящегося лба и за пухлыми рученками с подвернутыми
пальцами, которые задом ладоней терли глазенки и переносицу.