Неточные совпадения
Климу
казалось, что писатель веселится с
великим напряжением и даже отчаянно; он подпрыгивал, содрогался и потел. Изображая удалого человека, выкрикивая не свои слова, он честно старался рассмешить танцующих и, когда достигал этого, облегченно ухал...
Приехав домой, он только что успел раздеться, как явились Лютов и Макаров. Макаров, измятый, расстегнутый, сиял улыбками и осматривал гостиную, точно любимый трактир, где он давно не был. Лютов, весь фланелевый, в ярко-желтых ботинках, был ни с чем несравнимо нелеп. Он сбрил бородку, оставив реденькие усики кота, это неприятно обнажило его лицо, теперь оно
показалось Климу лицом монгола, толстогубый рот Лютова не по лицу
велик, сквозь улыбку, судорожную и кривую, поблескивают мелкие, рыбьи зубы.
Освещенное девичьими глазами сапфирового цвета круглое и мягкое лицо
казалось раскрашенным искусственно; излишне ярки были пухлые губы, слишком
велики и густы золотистые брови, в общем это была неподвижная маска фарфоровой куклы.
— Эти молодые люди очень спешат освободиться от гуманитарной традиции русской литературы. В сущности, они пока только переводят и переписывают парижских поэтов, затем доброжелательно критикуют друг друга, говоря по поводу мелких литературных краж о
великих событиях русской литературы. Мне
кажется, что после Тютчева несколько невежественно восхищаться декадентами с Монмартра.
Грозно, как огромный, уродливый палец с медным ногтем, вонзалась в темноту колокольня Ивана
Великого, основание ее плотно окружала темная масса, волнуясь, как мертвая зыбь, и
казалось, что колокольня тоже покачивается.
Поздно вечером к нему в гостиницу явился человек среднего роста, очень стройный, но голова у него была несоразмерно
велика, и поэтому он
казался маленьким. Коротко остриженные, но прямые и жесткие волосы на голове торчали в разные стороны, еще более увеличивая ее. На круглом, бритом лице — круглые выкатившиеся глаза, толстые губы, верхнюю украшали щетинистые усы, и губа
казалась презрительно вздернутой. Одет он в белый китель, высокие сапоги, в руке держал солидную палку.
Самгин пристально смотрел на ряды лысых, черноволосых, седых голов, сверху головы
казались несоразмерно большими сравнительно с туловищами, влепленными в кресла. Механически думалось, что прадеды и деды этих головастиков сделали «
Великую революцию», создали Наполеона. Вспоминалось прочитанное о 30-м, 48-м, 70-м годах в этой стране.
— Впрочем, этот термин,
кажется, вышел из употребления. Я считаю, что прав Плеханов: социаль-демократы могут удобно ехать в одном вагоне с либералами. Европейский капитализм достаточно здоров и лет сотню проживет благополучно. Нашему, русскому недорослю надобно учиться жить и работать у варягов.
Велика и обильна земля наша, но — засорена нищим мужиком, бессильным потребителем, и если мы не перестроимся — нам грозит участь Китая. А ваш Ленин для ускорения этой участи желает организовать пугачевщину.
Он был так
велик, что Самгину
показалось: человек этот, на близком от него расстоянии, не помещается в глазах, точно колокольня. В ограде пред дворцом и даже за оградой, на улице, становилось все тише, по мере того как Родзянко все более раздувался, толстое лицо его набухало кровью, и неистощимый жирный голос ревел...
Не знаю почему, для чего и зачем, но при виде дяди я невыразимо его испугался и почти в ужасе смотрел на его бледное лицо, на его пестрой термаламы халат, пунцовый гро-гро галстук и лисью высокую, остроконечную шапочку. Он мне
казался великим магом и волшебником, о которых я к тому времени имел уже довольно обстоятельные сведения.
(Прим. автора)] опустела: уже иностранные гости не раскладывают там драгоценных своих товаров для прельщения глаз; огромные хранилища, наполненные богатствами земли русской, затворены; не видно никого на месте княжеском, где юноши любили славиться искусством и силою в разных играх богатырских — и Новгород, шумный и воинственный за несколько дней пред тем,
кажется великою обителию мирного благочестия.
Неточные совпадения
Левин не торопясь достал десятирублевую бумажку и, медленно выговаривая слова, но и не теряя времени, подал ему бумажку и объяснил, что Петр Дмитрич (как
велик и значителен
казался теперь Левину прежде столь неважный Петр Дмитрич!) обещал быть во всякое время, что он, наверно, не рассердится, и потому чтобы он будил сейчас.
Она вышла на середину комнаты и остановилась пред Долли, сжимая руками грудь. В белом пенюаре фигура ее
казалась особенно
велика и широка. Она нагнула голову и исподлобья смотрела сияющими мокрыми глазами на маленькую, худенькую и жалкую в своей штопанной кофточке и ночном чепчике, всю дрожавшую от волнения Долли.
Деревня
показалась ему довольно
велика; два леса, березовый и сосновый, как два крыла, одно темнее, другое светлее, были у ней справа и слева; посреди виднелся деревянный дом с мезонином, красной крышей и темно-серыми или, лучше, дикими стенами, — дом вроде тех, как у нас строят для военных поселений и немецких колонистов.
Как ни
велика была ее бледность, но она не помрачила чудесной красы ее; напротив,
казалось, как будто придала ей что-то стремительное, неотразимо победоносное.
— Зачем тут слово: должны? Тут нет ни позволения, ни запрещения. Пусть страдает, если жаль жертву… Страдание и боль всегда обязательны для широкого сознания и глубокого сердца. Истинно
великие люди, мне
кажется, должны ощущать на свете
великую грусть, — прибавил он вдруг задумчиво, даже не в тон разговора.