Неточные совпадения
Они оба вели себя так шумно, как будто кроме них на улице никого не было. Радость Макарова казалась подозрительной; он был трезв, но говорил так возбужденно, как будто желал скрыть, перекричать
в себе истинное впечатление встречи. Его товарищ беспокойно вертел шеей, пытаясь установить косые глаза на лице Клима.
Шли медленно, плечо
в плечо друг другу, не уступая
дороги встречным прохожим. Сдержанно отвечая на быстрые вопросы Макарова, Клим спросил о Лидии.
Как только зазвучали первые аккорды пианино, Клим вышел на террасу, постоял минуту, глядя
в заречье, ограниченное справа черным полукругом леса, слева — горою сизых облаков, за которые уже скатилось солнце. Тихий ветер ласково гнал к реке зелено-седые волны хлебов. Звучала певучая мелодия незнакомой, минорной пьесы. Клим
пошел к даче Телепневой. Бородатый мужик с деревянной ногой заступил ему
дорогу.
Прислуга Алины сказала Климу, что барышня нездорова, а Лидия ушла гулять; Самгин спустился к реке, взглянул вверх по течению, вниз — Лидию не видно. Макаров играл что-то очень бурное. Клим
пошел домой и снова наткнулся на мужика, тот стоял на тропе и, держась за лапу сосны, ковырял песок деревянной ногой, пытаясь вычертить круг. Задумчиво взглянув
в лицо Клима, он уступил ему
дорогу и сказал тихонько, почти
в ухо...
Пригретый солнцем, опьяняемый хмельными ароматами леса, Клим задремал. Когда он открыл глаза — на берегу реки стоял Туробоев и, сняв шляпу, поворачивался, как на шарнире, вслед Алине Телепневой, которая
шла к мельнице. А влево, вдали, на
дороге в село, точно плыла над землей тоненькая, белая фигурка Лидии.
Он долго думал
в этом направлении и, почувствовав себя настроенным воинственно, готовым к бою, хотел
идти к Алине, куда прошли все, кроме Варавки, но вспомнил, что ему пора ехать
в город.
Дорогой на станцию, по трудной, песчаной
дороге, между холмов, украшенных кривеньким сосняком, Клим Самгин незаметно утратил боевое настроение и, толкая впереди себя длинную тень свою, думал уже о том, как трудно найти себя
в хаосе чужих мыслей, за которыми скрыты непонятные чувства.
На дачу он приехал вечером и
пошел со станции обочиной соснового леса, чтоб не
идти песчаной
дорогой: недавно по ней провезли
в село колокола, глубоко измяв ее людями и лошадьми.
В тишине
идти было приятно, свечи молодых сосен курились смолистым запахом,
в просветах между могучими колоннами векового леса вытянулись по мреющему воздуху красные полосы солнечных лучей, кора сосен блестела, как бронза и парча.
На
дороге снова встал звонарь, тяжелыми взмахами руки он крестил воздух вслед экипажам; люди обходили его, как столб. Краснорожий человек
в сером пиджаке наклонился, поднял фуражку и подал ее звонарю. Тогда звонарь, ударив ею по колену, широкими шагами
пошел по средине мостовой.
— Как жалко, что вы шутите, — отозвалась Варвара и всю
дорогу, вплоть до ворот дома,
шла молча, спрятав лицо
в муфту, лишь у ворот заметила, вздохнув...
Пейзаж портили красные массы и трубы фабрик. Вечером и по праздникам на
дорогах встречались группы рабочих;
в будни они были чумазы, растрепанны и злы,
в праздники приодеты, почти всегда пьяны или выпивши,
шли они с гармониями, с песнями, как рекрута, и тогда фабрики принимали сходство с казармами. Однажды кучка таких веселых ребят, выстроившись поперек
дороги, крикнула ямщику...
Самгины
пошли к Омону, чтоб посмотреть дебют Алины Телепневой; она недавно возвратилась из-за границы, где, выступая
в Париже и Вене, увеличила свою
славу дорогой и безумствующей женщины анекдотами, которые вызывали возмущение знатоков и любителей морали.
Самгин поднял с земли ветку и
пошел лукаво изогнутой между деревьев
дорогой из тени
в свет и снова
в тень.
Шел и думал, что можно было не учиться
в гимназии и университете четырнадцать лет для того, чтоб ездить по избитым
дорогам на скверных лошадях
в неудобной бричке, с полудикими людями на козлах.
В голове, как медные пятаки
в кармане пальто, болтались, позванивали
в такт шагам слова...
Тысячами
шли рабочие, ремесленники, мужчины и женщины, осанистые люди
в дорогих шубах, щеголеватые адвокаты, интеллигенты
в легких пальто, студенчество, курсистки, гимназисты, прошла тесная группа почтово-телеграфных чиновников и даже небольшая кучка офицеров. Самгин чувствовал, что каждая из этих единиц несет
в себе одну и ту же мысль, одно и то же слово, — меткое словцо, которое всегда, во всякой толпе совершенно точно определяет ее настроение. Он упорно ждал этого слова, и оно было сказано.
Он легко, к своему удивлению, встал на ноги, пошатываясь, держась за стены,
пошел прочь от людей, и ему казалось, что зеленый, одноэтажный домик
в четыре окна все время двигается пред ним, преграждая ему
дорогу. Не помня, как он дошел, Самгин очнулся у себя
в кабинете на диване; пред ним стоял фельдшер Винокуров, отжимая полотенце
в эмалированный таз.
Стоя среди комнаты, он курил, смотрел под ноги себе,
в розоватое пятно света, и вдруг вспомнил восточную притчу о человеке, который, сидя под солнцем на скрещении двух
дорог, горько плакал, а когда прохожий спросил: о чем он льет слезы? — ответил: «От меня скрылась моя тень, а только она знала, куда мне
идти».
Двойник молчал, толкая Самгина плечом
в ямы и рытвины
дороги, толкая на деревья, — он так мешал
идти, что Клим тоже толкнул его; тогда он свалился под ноги Клима, обнял их и дико закричал.
—
В своей ли ты реке плаваешь? — задумчиво спросила она и тотчас же усмехнулась, говоря: — Так — осталась от него кучка тряпок? А был большой… пакостник. Они трое: он, уездный предводитель дворянства да управляющий уделами — девчонок-подростков портить любили. Архиерей донос
посылал на них
в Петербург, — у него епархиалочку отбили, а он для себя берег ее. Теперь она — самая
дорогая распутница здесь. Вот, пришел, негодяй!
Самгин
пошел и
дорогой подумал, что он утверждает
в правах наследства не Турчанинова, молодого, наивного иностранца, а вдову купца первой гильдии Марину Петровну Зотову.
Он встал и начал быстро пожимать руки сотрапезников, однообразно кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну руку за спину, держа
в другой часы и глядя на циферблат, широкими шагами длинных ног
пошел к двери, как человек, совершенно уверенный, что люди поймут, куда он
идет, и позаботятся уступить ему
дорогу.
«Плох. Может умереть
в вагоне по
дороге в Россию. Немцы зароют его
в землю, аккуратно отправят документы русскому консулу, консул
пошлет их на родину Долганова, а — там у него никого нет. Ни души».
Он не скоро заметил, что люди слишком быстро уступают ему
дорогу, а некоторые, приостанавливаясь, смотрят на него так, точно хотят догадаться: что же он будет делать теперь? Надел шляпу и
пошел тише, свернув
в узенькую, слабо освещенную улицу.
— Мне ничего неизвестно, — сказала женщина, не помогая Самгину раздеться, а когда он
пошел из прихожей
в комнаты, встала на
дороге ему.
По
дороге на фронт около Пскова соскочил с расшатанных рельс товарный поезд,
в составе его были три вагона сахара, гречневой крупы и подарков солдатам. Вагонов этих не оказалось среди разбитых, но не сохранилось и среди уцелевших от крушения. Климу Ивановичу Самгину предложили расследовать это чудо, потому что судебное следствие не отвечало на запросы Союза, который
послал эти вагоны одному из полков ко дню столетнего юбилея его исторической жизни.
Дорога от станции к городу вымощена мелким булыжником, она
идет по берегу реки против ее течения и прячется
в густых зарослях кустарника или между тесных группочек берез.
Город уже проснулся, трещит, с недостроенного дома снимают леса, возвращается с работы пожарная команда, измятые, мокрые гасители огня равнодушно смотрят на людей, которых учат ходить по земле плечо
в плечо друг с другом, из-за угла выехал верхом на пестром коне офицер, за ним, перерезав
дорогу пожарным, громыхая железом, поползли небольшие пушки, явились солдаты
в железных
шлемах и прошла небольшая толпа разнообразно одетых людей, впереди ее чернобородый великан нес икону, а рядом с ним подросток тащил на плече, как ружье, палку с национальным флагом.
Люди
пошли в соседнюю комнату, а Самгин отказался кушать
дорогие, но скудные продукты и, ни с кем не прощаясь, отправился домой.