Неточные совпадения
«
Идиоты!» — думал Клим. Ему вспоминались безмолвные слезы бабушки пред развалинами ее дома, вспоминались уличные сцены, драки мастеровых, буйства пьяных мужиков у дверей базарных трактиров на городской площади против гимназии и снова слезы бабушки, сердито-насмешливые словечки Варавки о народе, пьяном, хитром и ленивом. Казалось даже, что после истории с Маргаритой все
люди стали хуже: и богомольный, благообразный старик дворник Степан, и молчаливая, толстая Феня, неутомимо пожиравшая все сладкое.
— Достоевский обольщен каторгой. Что такое его каторга? Парад. Он инспектором на параде, на каторге-то был. И всю жизнь ничего не умел писать, кроме каторжников, а праведный
человек у него «
Идиот». Народа он не знал, о нем не думал.
— Радуемся, а? Помазок божий встречаем. Он приличных
людей в чин
идиотов помазал, — ничего! Ликуем. Вот тебе! Исайя ликуй…
— Передавили друг друга. Страшная штука. Вы — видели? Черт… Расползаются с поля
люди и оставляют за собой трупы. Заметили вы: пожарные едут с колоколами, едут и — звонят! Я говорю: «Подвязать надо, нехорошо!» Отвечает: «Нельзя».
Идиоты с колокольчиками… Вообще, я скажу…
— Так, сболтнул. Смешно и… отвратительно даже, когда подлецы и
идиоты делают вид, что они заботятся о благоустройстве
людей, — сказал он, присматриваясь, куда бросить окурок. Пепельница стояла на столе за книгами, но Самгин не хотел подвинуть ее гостю.
Выругавшись, рассматривал свои ногти или закуривал тоненькую, «дамскую» папиросу и молчал до поры, пока его не спрашивали о чем-нибудь. Клим находил в нем и еще одно странное сходство — с Диомидовым; казалось, что Тагильский тоже, но без страха, уверенно ждет, что сейчас явятся какие-то
люди, — может быть,
идиоты, — и почтительно попросят его...
— Откровенно говоря — я боюсь их. У них огромнейшие груди, и молоком своим они выкармливают идиотическое племя. Да, да, брат! Есть такая степень талантливости, которая делает
людей идиотами, невыносимо, ужасающе талантливыми. Именно такова наша Русь.
Самгин замолчал. Стратонов опрокинул себя в его глазах этим глупым жестом и огорчением по поводу брюк. Выходя из вагона, он простился со Стратоновым пренебрежительно, а сидя в пролетке извозчика, думал с презрением: «Бык.
Идиот. На что же ты годишься в борьбе против
людей, которые, стремясь к своим целям, способны жертвовать свободой, жизнью?»
— Вы, товарищ Самгин, не рассчитывайте его. Куда он денется? В такие дни — где стряпают? Стряпать — нечего. Конечно, изувер и даже —
идиот, однако — рабочий
человек…
«Есть
люди, которые живут, неустанно, как жернова — зерна, перемалывая разнородно тяжелые впечатления бытия, чтобы открыть в них что-то или превратить в ничто. Такие
люди для этой толпы
идиотов не существуют. Она — существует».
«До какой степени этот
идиот огрубляет мысль и чувство», — подумал он и вспомнил, что
людей такого типа он видел не мало. Например: Тагильский, Стратонов, Ряхин. Но — никто из них не возбуждал такой антипатии, как этот.
— Подаст,
идиот! Раньше — побоялся бы тетки, а теперь, когда все на стену лезут и каждый день
людей вешают, — подаст…
— Был там Гурко, настроен мрачно и озлобленно, предвещал катастрофу, говорил, точно кандидат в Наполеоны. После истории с Лидвалем и кражей овса ему, Гурко, конечно, жить не весело.
Идиот этот, октябрист Стратонов, вторил ему, требовал: дайте нам сильного
человека! Ногайцев вдруг заявил себя монархистом. Это называется: уверовал в бога перед праздником. Сволочь.
Неточные совпадения
Она будет лелеять, ласкать ее, пожалуй, больше прежнего, но ласкать, как ласкают бедного
идиота помешанного, обиженного природой или судьбой, или еще хуже — как падшего, несчастного брата, которому
люди бросают милостыню сострадания!
Мой папаша был мужик,
идиот, ничего не понимал, меня не учил, а только бил спьяна, и все палкой. В сущности, и я такой же болван и
идиот. Ничему не обучался, почерк у меня скверный, пишу я так, что от
людей совестно, как свинья.
Ганя, раз начав ругаться и не встречая отпора, мало-помалу потерял всякую сдержанность, как это всегда водится с иными
людьми. Еще немного, и он, может быть, стал бы плеваться, до того уж он был взбешен. Но именно чрез это бешенство он и ослеп; иначе он давно бы обратил внимание на то, что этот «
идиот», которого он так третирует, что-то уж слишком скоро и тонко умеет иногда все понять и чрезвычайно удовлетворительно передать. Но вдруг произошло нечто неожиданное.
Прошло пять лет лечения в Швейцарии у известного какого-то профессора, и денег истрачены были тысячи:
идиот, разумеется, умным не сделался, но на
человека, говорят, все-таки стал походить, без сомнения, с грехом пополам.
Я не согласен, и даже в негодовании, когда вас, — ну там кто-нибудь, — называют
идиотом; вы слишком умны для такого названия; но вы и настолько странны, чтобы не быть, как все
люди, согласитесь сами.