Неточные совпадения
— Грубоватость, — подсказала
женщина, сняв
с пальца наперсток,
играя им. — Это у него от недоверия к себе. И от Шиллера, от Карла Моора, — прибавила она, подумав, покачиваясь на стуле. — Он — романтик, но — слишком обремененный правдой жизни, и потому он не будет поэтом. У него одно стихотворение закончено так...
В чистеньком городке, на тихой, широкой улице
с красивым бульваром посредине, против ресторана, на веранде которого, среди цветов,
играл струнный оркестр, дверь солидного, но небольшого дома, сложенного из гранита, открыла Самгину плоскогрудая, коренастая
женщина в сером платье и, молча выслушав его объяснения, провела в полутемную комнату, где на широком диване у открытого, но заставленного окна полулежал Иван Акимович Самгин.
«Что же я тут буду делать
с этой?» — спрашивал он себя и, чтоб не слышать отца, вслушивался в шум ресторана за окном. Оркестр перестал
играть и начал снова как раз в ту минуту, когда в комнате явилась еще такая же серая
женщина, но моложе, очень стройная,
с четкими формами, в пенсне на вздернутом носу. Удивленно посмотрев на Клима, она спросила, тихонько и мягко произнося слова...
— Там, в столицах, писатели, босяки, выходцы из трущоб, алкоголики, сифилитики и вообще всякая… ин-теллиген-тность, накипь, плесень — свободы себе желает, конституции добилась, будет судьбу нашу решать, а мы тут словами
играем, пословицы сочиняем, чаек пьем — да-да-да! Ведь как говорят, — обратился он к
женщине с котятами, — слушать любо, как говорят! Обо всем говорят, а — ничего не могут!
К Лидии подходили мужчины и
женщины, низко кланялись ей, целовали руку; она вполголоса что-то говорила им, дергая плечами, щеки и уши ее сильно покраснели. Марина, стоя в углу, слушала Кормилицына; переступая
с ноги на ногу, он
играл портсигаром; Самгин, подходя, услыхал его мягкие, нерешительные слова...
Крылатые обезьяны, птицы
с головами зверей, черти в форме жуков, рыб и птиц; около полуразрушенного шалаша испуганно скорчился святой Антоний, на него идут свинья, одетая
женщиной обезьяна в смешном колпаке; всюду ползают различные гады; под столом, неведомо зачем стоящим в пустыне, спряталась голая
женщина; летают ведьмы; скелет какого-то животного
играет на арфе; в воздухе летит или взвешен колокол; идет царь
с головой кабана и рогами козла.
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде
играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору, смеху
женщин, звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг
с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался большой гребень, сверкая цветными камнями.
Самгин, насыщаясь и внимательно слушая, видел вдали, за стволами деревьев, медленное движение бесконечной вереницы экипажей, в них яркие фигуры нарядных
женщин, рядом
с ними покачивались всадники на красивых лошадях; над мелким кустарником в сизоватом воздухе плыли головы пешеходов в соломенных шляпах, в котелках, где-то далеко оркестр отчетливо
играл «Кармен»; веселая задорная музыка очень гармонировала
с гулом голосов, все было приятно пестро, но не резко, все празднично и красиво, как хорошо поставленная опера.
Рядом
с коляской, обгоняя ее со стороны Бердникова, шагала,
играя удилами, танцуя, небольшая белая лошадь,
с пышной, длинной, почти до копыт, гривой; ее запрягли в игрушечную коробку на двух высоких колесах, покрытую сияющим лаком цвета сирени; в коробке сидела, туго натянув белые вожжи, маленькая пышная смуглолицая
женщина с темными глазами и ярко накрашенным ртом.
«Вот», — вдруг решил Самгин, следуя за ней. Она дошла до маленького ресторана, пред ним горел газовый фонарь, по обе стороны двери — столики, за одним
играли в карты маленький, чем-то смешной солдатик и лысый человек
с носом хищной птицы, на третьем стуле сидела толстая
женщина, сверкали очки на ее широком лице, сверкали вязальные спицы в руках и серебряные волосы на голове.
Юрин начал
играть на фисгармонии что-то торжественное и мрачное.
Женщины, сидя рядом, замолчали. Орехова слушала, благосклонно покачивая головою, оттопырив губы, поглаживая колено. Плотникова, попудрив нос,
с минуту посмотрев круглыми глазами птицы в спину музыканта, сказала тихонько...
За железной решеткой, в маленьком, пыльном садике, маршировала группа детей — мальчики и девочки —
с лопатками и
с палками на плечах, впереди их шагал,
играя на губной гармонике, музыкант лег десяти, сбоку шла
женщина в очках, в полосатой юбке.
Неточные совпадения
— Видишь, и сам не знаешь! А там, подумай: ты будешь жить у кумы моей, благородной
женщины, в покое, тихо; никто тебя не тронет; ни шуму, ни гаму, чисто, опрятно. Посмотри-ка, ведь ты живешь точно на постоялом дворе, а еще барин, помещик! А там чистота, тишина; есть
с кем и слово перемолвить, как соскучишься. Кроме меня, к тебе и ходить никто не будет. Двое ребятишек —
играй с ними, сколько хочешь! Чего тебе? А выгода-то, выгода какая. Ты что здесь платишь?
Когда наконец он одолел,
с грехом пополам, первые шаги, пальцы
играли уже что-то свое,
играли они ему эту, кажется, залу, этих
женщин, и трепет похвал, — а трудной школы не
играли.
Играя с тетками, я служил, говорю, твоему делу, то есть пробуждению страсти в твоей мраморной кузине,
с тою только разницею, что без тебя это дело пошло было впрок. Итальянец, граф Милари, должно быть, служит по этой же части, то есть развивает страсти в
женщинах, и едва ли не успешнее тебя. Он повадился ездить в те же дни и часы, когда мы
играли в карты, а Николай Васильевич не нарадовался, глядя на свое семейное счастье.
Но бабушка, насупясь, сидела и не глядела, как вошел Райский, как они обнимались
с Титом Никонычем, как жеманно кланялась Полина Карповна, сорокапятилетняя разряженная
женщина, в кисейном платье,
с весьма открытой шеей,
с плохо застегнутыми на груди крючками,
с тонким кружевным носовым платком и
с веером, которым она
играла, то складывала, то кокетливо обмахивалась, хотя уже не было жарко.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи
с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и
женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и
играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.