Неточные совпадения
Мария Романовна тоже как-то вдруг поседела, отощала и согнулась; голос у нее осел, звучал глухо, разбито и уже не так властно, как раньше. Всегда одетая в черное, ее фигура вызывала уныние; в солнечные
дни, когда она шла по двору или гуляла в саду с книгой в руках, тень ее казалась тяжелей и гуще, чем тени всех других
людей, тень влеклась
за нею, как продолжение ее юбки, и обесцвечивала цветы, травы.
Не зная, что делать с собою, Клим иногда шел во флигель, к писателю. Там явились какие-то новые
люди: носатая фельдшерица Изаксон; маленький старичок, с глазами, спрятанными
за темные очки, то и
дело потирал пухлые руки, восклицая...
— Из-за этой любви я и не женился, потому что, знаете, третий
человек в доме — это уже помеха! И — не всякая жена может вынести упражнения на скрипке. А я каждый
день упражняюсь. Мамаша так привыкла, что уж не слышит…
На дачах Варавки поселились незнакомые
люди со множеством крикливых детей; по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни; в синеватой воде подпрыгивали, как пробки, головы
людей, взмахивались в воздух масляно блестевшие руки; вечерами в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно, в три часа, безгрудая, тощая барышня в розовом платье и круглых, темных очках играла на пианино «Молитву
девы», а в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по воде косо влачилась
за нею розовая тень.
Сверху спускалась Лидия. Она садилась в угол,
за роялью, и чужими глазами смотрела оттуда, кутая, по привычке, грудь свою газовым шарфом. Шарф был синий, от него на нижнюю часть лица ее ложились неприятные тени. Клим был доволен, что она молчит, чувствуя, что, если б она заговорила, он стал бы возражать ей.
Днем и при
людях он не любил ее.
— Я часто гуляю в поле, смотрю, как там казармы для артиллеристов строят. Сам — лентяй, а люблю смотреть на работу. Смотрю и думаю: наверное,
люди когда-нибудь устанут от мелких, подленьких делишек, возьмутся всею силою
за настоящее, крупное
дело и — сотворят чудеса.
В углу, откуда он пришел, сидел
за столом такой же кругленький, как Тагильский, но пожилой, плешивый и очень пьяный бородатый
человек с большим животом, с длинными ногами. Самгин поторопился уйти, отказавшись от предложения Тагильского «
разделить компанию».
— Не правда ли? Главное: хорошие
люди перестанут злиться друг на друга, и — все
за живое
дело!
— Это — верно, — сказал он ей. — Собственно, эти суматошные
люди, не зная, куда себя
девать, и создают так называемое общественное оживление в стенах интеллигентских квартир, в пределах Москвы, а
за пределами ее тихо идет нормальная, трудовая жизнь простых
людей…
Клим промолчал, разглядывая красное от холода лицо брата. Сегодня Дмитрий казался более коренастым и еще более обыденным
человеком. Говорил он вяло и как бы не то, о чем думал. Глаза его смотрели рассеянно, и он, видимо, не знал, куда
девать руки, совал их в карманы, закидывал
за голову, поглаживал бока, наконец широко развел их, говоря с недоумением...
Черные массы домов приняли одинаковый облик и, поскрипывая кирпичами, казалось, двигаются вслед
за одиноким
человеком, который стремительно идет по
дну каменного канала, идет, не сокращая расстояния до цели.
Новости следовали одна
за другой с небольшими перерывами, и казалось, что с каждым
днем тюрьма становится все более шумной; заключенные перекликались между собой ликующими голосами, на прогулках Корнев кричал свои новости в окна, и надзиратели не мешали ему, только один раз начальник тюрьмы лишил Корнева прогулок на три
дня. Этот беспокойный
человек, наконец, встряхнул Самгина, простучав...
«
Люди с каждым
днем становятся все менее значительными перед силою возбужденной ими стихии, и уже многие не понимают, что не они — руководят событиями, а события влекут их
за собою».
И, стремясь возвыситься над испытанным
за этот
день, — возвыситься посредством самонасыщения словесной мудростью, — Самгин повторил про себя фразы недавно прочитанного в либеральной газете фельетона о текущей литературе; фразы звучали по-новому задорно, в них говорилось «о духовной нищете
людей, которым жизнь кажется простой, понятной», о «величии мучеников независимой мысли, которые свою духовную свободу ценят выше всех соблазнов мира».
«Сомову он расписал очень субъективно, — думал Самгин, но, вспомнив рассказ Тагильского, перестал думать о Любаше. — Он стал гораздо мягче, Кутузов. Даже интереснее. Жизнь умеет шлифовать
людей. Странный
день прожил я, — подумал он и не мог сдержать улыбку. — Могу продать дом и снова уеду
за границу, буду писать мемуары или — роман».
— Черт его знает, — задумчиво ответил Дронов и снова вспыхнул, заговорил торопливо: — Со всячинкой. Служит в министерстве внутренних
дел, может быть в департаменте полиции, но — меньше всего похож на шпиона. Умный. Прежде всего — умен. Тоскует. Как безнадежно влюбленный, а — неизвестно — о чем? Ухаживает
за Тоськой, но — надо видеть — как! Говорит ей дерзости. Она его терпеть не может. Вообще —
человек, напечатанный курсивом. Я люблю таких… несовершенных. Когда — совершенный, так уж ему и черт не брат.
— Вы, Нифонт Иванович, ветхозаветный
человек. А молодежь, разночинцы эти… не дремлют! У меня письмоводитель в шестом году наблудил что-то, арестовали. Парень — дельный и неглуп, готовился в университет. Ну, я его вызволил. А он, ежа ему
за пазуху, сукину сыну, снял у меня копию с одного документа да и продал ее заинтересованному лицу. Семь тысяч гонорара потерял я на этом
деле. А дело-то было — беспроигрышное.
Но он почти каждый
день посещал Прозорова, когда старик чувствовал себя бодрее, работал с ним, а после этого оставался пить чай или обедать.
За столом Прозоров немножко нудно, а все же интересно рассказывал о жизни интеллигентов 70–80-х годов, он знавал почти всех крупных
людей того времени и говорил о них, грустно покачивая головою, как о
людях, которые мужественно принесли себя в жертву Ваалу истории.
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть царь, король, своя земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все
люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда — другое
дело.
Люди, милый
человек, по земле ходят, она их
за ноги держит, от своей земли не уйдешь.
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть
за его мать. Проводится в жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с внешним врагом в гражданскую войну, внутри страны. Это значит: предать страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но
дело не в
человеке, а в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
Неточные совпадения
Дворянин, например, считал бы
за первое бесчестие не делать ничего, когда есть ему столько
дела: есть
люди, которым помогать; есть отечество, которому служить.
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют.
Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих
людей честный
человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только будет спокойно, когда увижу тебя
за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Стародум. Это странное
дело!
Человек ты, как вижу, не без ума, а хочешь, чтоб я отдал мою племянницу
за кого — не знаю.
Сбивчивые и неосмысленные события бессвязно следуют одно
за другим, и
люди, по-видимому, не преследуют никаких других целей, кроме защиты нынешнего
дня.
— По
делом за то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное, а не от сердца. Какое мне
дело было до чужого
человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…