Неточные совпадения
Странно было не слышать цоканья подков
по булыжнику, треска и дребезга пролеток, бойких криков разносчиков.
Идя
по Дворцовой площади или мимо нее, он видел, что лишь редкие прохожие спешно шагают
по лысинам
булыжника, а хотелось, чтоб площадь была заполнена пестрой, радостно шумной толпой людей.
Над Москвой хвастливо сияло весеннее утро;
по неровному
булыжнику цокали подковы, грохотали телеги; в теплом, светло-голубом воздухе празднично гудела медь колоколов;
по истоптанным панелям нешироких, кривых улиц бойко шагали легкие люди; походка их была размашиста, топот ног звучал отчетливо, они не шаркали подошвами, как петербуржцы. Вообще здесь шума было больше, чем в Петербурге, и шум был другого тона, не такой сыроватый и осторожный, как там.
Клим нанял черного, сердитого извозчика, мокрая лошадь, покачивая головою, застучала подковами
по булыжнику.
— В сущности, город — беззащитен, — сказал Клим, но Макарова уже не было на крыше, он незаметно ушел.
По улице, над серым
булыжником мостовой, с громом скакали черные лошади, запряженные в зеленые телеги, сверкали медные головы пожарных, и все это было странно, как сновидение. Клим Самгин спустился с крыши, вошел в дом, в прохладную тишину. Макаров сидел у стола с газетой в руке и читал, прихлебывая крепкий чай.
Можно было думать, что этот могучий рев влечет за собой отряд быстро скакавших полицейских, цоканье подков
по булыжнику не заглушало, а усиливало рев. Отряд ловко дробился, через каждые десять, двадцать шагов от него отскакивал верховой и, ставя лошадь свою боком к людям, втискивал их на панель, отталкивал за часовню, к незастроенному берегу Оки.
Народ подпрыгивал, размахивая руками, швырял в воздух фуражки, шапки. Кричал он так, что было совершенно не слышно, как пара бойких лошадей губернатора Баранова бьет копытами
по булыжнику. Губернатор торчал в экипаже, поставив колено на сиденье его, глядя назад, размахивая фуражкой, был он стального цвета, отчаянный и героический, золотые бляшки орденов блестели на его выпуклой груди.
Но она не обратила внимания на эти слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес
по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом дерева, она сама говорила фразы, не совсем обыкновенные в ее устах. Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что жизнь становится величественной, когда видишь, как работают тысячи людей.
В ту же минуту, из ворот, бородатый мужик выкатил пустую бочку; золотой конь взметнул головой, взвился на задние ноги, ударил передними
по булыжнику, сверкнули искры, — Иноков остановился и нелепо пробормотал...
Он был без шапки, и бугроватый, голый череп его, похожий на
булыжник, сильно покраснел; шапку он заткнул за ворот пальто, и она торчала под его широким подбородком. Узел из людей, образовавшийся в толпе, развязался, она снова спокойно поплыла
по улице, тесно заполняя ее. Обрадованный этой сценой, Самгин сказал, глубоко вздохнув...
Самгин подошел к столбу фонаря, прислонился к нему и стал смотреть на работу. В улице было темно, как в печной трубе, и казалось, что темноту создает возня двух или трех десятков людей. Гулко крякая, кто-то бил
по булыжнику мостовой ломом, и, должно быть, именно его уговаривал мягкий басок...
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев
по обнаженному
булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил
по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы в заказанные ящики.
Так же, как тогда, сокрушительно шаркали десятки тысяч подошв
по булыжнику мостовой.
Толпа прошла, но на улице стало еще более шумно, — катились экипажи, цокали
по булыжнику подковы лошадей, шаркали
по панели и стучали палки темненьких старичков, старушек, бежали мальчишки. Но скоро исчезло и это, — тогда из-под ворот дома вылезла черная собака и, раскрыв красную пасть, длительно зевнув, легла в тень. И почти тотчас мимо окна бойко пробежала пестрая, сытая лошадь, запряженная в плетеную бричку, — на козлах сидел Захарий в сером измятом пыльнике.
Эта сцена настроила Самгина уныло. Неприятна была резкая команда Тагильского; его лицо, надутое, выпуклое, как полушарие большого резинового мяча, как будто окаменело, свиные, красные глазки сердито выкатились. Коротенькие, толстые ножки, бесшумно, как лапы кота, пронесли его
по мокрому
булыжнику двора,
по чугунным ступеням лестницы, истоптанным половицам коридора; войдя в круглую, как внутренность бочки, камеру башни, он быстро закрыл за собою дверь, точно спрятался.
Самгин, пользуясь толкотней на панели, отодвинулся от Шемякина, а где-то близко посыпалась дробь барабанов, ядовито засвистела дудочка, и, вытесняя штатских людей из улицы, как поршень вытесняет пар,
по булыжнику мостовой затопали рослые солдаты гвардии, сопровождая полковое знамя.
Когда Самгин проснулся, разбуженный железным громом, поручика уже не было в комнате. Гремела артиллерия, проезжая рысью
по булыжнику мостовой, с громом железа как будто спорил звон колоколов, настолько мощный, что казалось — он волнует воздух даже в комнате. За кофе следователь объяснил, что в городе назначен смотр артиллерии, прибывшей из Петрограда, а звонят, потому что — воскресенье, церкви зовут к поздней обедне.
Дорога от станции к городу вымощена мелким
булыжником, она идет
по берегу реки против ее течения и прячется в густых зарослях кустарника или между тесных группочек берез.
Самгин встряхнул головой, не веря своему слуху, остановился. Пред ним
по булыжнику улицы шагали мелкие люди в солдатской, гнилого цвета, одежде не
по росту, а некоторые были еще в своем «цивильном» платье. Шагали они как будто нехотя и не веря, что для того, чтоб идти убивать, необходимо особенно четко топать
по булыжнику или
по гнилым торцам.
Неточные совпадения
Местами мы проезжали большие пространства
булыжника: это значит ехали
по высохшему руслу реки.
Только чернозагорелые от солнца крестьяне-мостовщики в лаптях сидели посередине улиц и хлопали молотками
по укладываемым в горячий песок
булыжникам, да мрачные городовые, в небеленых кителях и с оранжевыми шнурками револьверов, уныло переминаясь, стояли посереди улиц, да завешанные с одной стороны от солнца конки, запряженные лошадьми в белых капорах, с торчащими в прорехах ушами, звеня, прокатывались вверх и вниз
по улицам.
Целый день, с раннего утра — грохот
по булыжнику. Пронзительно дребезжат извозчичьи пролетки, громыхают ломовые полки, скрипят мужицкие телеги, так как эта площадь — самое бойкое место, соединяющее через Столешников переулок два района города.
Съехали на берег и толпой пошли в гору,
по съезду, мощенному крупным
булыжником, между двух высоких откосов, покрытых жухлой, примятой травой.
Полежав немного, дядя приподнимается, весь оборванный, лохматый, берет
булыжник и мечет его в ворота; раздается гулкий удар, точно
по дну бочки. Из кабака лезут темные люди, орут, храпят, размахивают руками; из окон домов высовываются человечьи головы, — улица оживает, смеется, кричит. Всё это тоже как сказка, любопытная, но неприятная, пугающая.