Неточные совпадения
Спать он лег, чувствуя
себя раздавленным, измятым, и проснулся, разбуженный стуком в дверь, горничная будила его к поезду. Он быстро вскочил с постели и несколько секунд стоял,
закрыв глаза, ослепленный удивительно ярким блеском утреннего солнца. Влажные листья деревьев за открытым окном тоже ослепительно сияли, отражая в хрустальных каплях дождя разноцветные, короткие и острые лучики. Оздоровляющий запах сырой земли и цветов наполнял комнату; свежесть утра щекотала кожу. Клим Самгин, вздрагивая, подумал...
Ее сильный, мягкий голос казался Климу огрубевшим. И она как будто очень торопилась показать
себя такою, какой стала. Вошла Сомова в шубке, весьма заметно потолстевшая; Лидия плотно
закрыла за нею свою дверь.
Самгин собрал все листки, смял их, зажал в кулаке и,
закрыв уставшие глаза, снял очки. Эти бредовые письма возмутили его, лицо горело, как на морозе. Но, прислушиваясь к
себе, он скоро почувствовал, что возмущение его не глубоко, оно какое-то физическое, кожное. Наверное, он испытал бы такое же, если б озорник мальчишка ударил его по лицу. Память услужливо показывала Лидию в минуты, не лестные для нее, в позах унизительных, голую, уставшую.
Долганов оскалил крупные, желтые зубы, хотел сказать, видимо, что-то резкое, но дернул
себя за усы и так
закрыл рот. Но тотчас же заговорил снова, раскачиваясь на стуле, потирая колени ладонями...
«Вот и я привлечен к отбыванию тюремной повинности», — думал он, чувствуя
себя немножко героем и не сомневаясь, что арест этот — ошибка, в чем его убеждало и поведение товарища прокурора. Шли переулками, в одном из них, шагов на пять впереди Самгина, открылась дверь крыльца, на улицу вышла женщина в широкой шляпе, сером пальто, невидимый мужчина,
закрывая дверь, сказал...
Варвара утомленно
закрыла глаза, а когда она
закрывала их, ее бескровное лицо становилось жутким. Самгин тихонько дотронулся до руки Татьяны и, мигнув ей на дверь, встал. В столовой девушка начала расспрашивать, как это и откуда упала Варвара, был ли доктор и что сказал. Вопросы ее следовали один за другим, и прежде, чем Самгин мог ответить, Варвара окрикнула его. Он вошел, затворив за
собою дверь, тогда она, взяв руку его, улыбаясь обескровленными губами, спросила тихонько...
«Припадок истерии, — упрекнул он
себя. — Как все это случилось?» — думал он,
закрыв глаза, и невольно вспомнил странное поведение свое в момент, когда разрушалась стена казармы.
Устав рассказывать, она ушла к
себе. Варвара закурила папиросу, посидела,
закрыв глаза, потом сказала, вздыхая...
Сняв очки, Самгин крепко
закрыл глаза. Было жалко потерять женщину. Еще более жалко было
себя. Желчно усмехаясь, он спросил...
В полусотне шагов от
себя он видел солдат,
закрывая вход на мост, они стояли стеною, как гранит набережной, головы их с белыми полосками на лбах были однообразно стесаны, между головами торчали длинные гвозди штыков.
Самгин видел пред
собой распухший лоб и мутно-серенький, тупой глаз, другой глаз и щеку
закрывала измятая, изорванная шляпа.
На улице Самгин почувствовал
себя пьяным. Дома прыгали, точно клавиши рояля; огни, сверкая слишком остро, как будто бежали друг за другом или пытались обогнать черненькие фигурки людей, шагавших во все стороны. В санях, рядом с ним, сидела Алина, теплая, точно кошка. Лютов куда-то исчез. Алина молчала,
закрыв лицо муфтой.
Солдатик, разинув рот, медленно съехал по воротам на землю, сел и,
закрыв лицо рукавом шинели, тоже стал что-то шарить на животе у
себя. Николай пнул его ногой и пошел к баррикаде; из-за нее, навстречу ему, выскакивали люди, впереди мчался Лаврушка и кричал...
Самгин
закрыл глаза, спрашивая
себя: что такое Марина?
«Макаров утверждает, что отношения с женщиной требуют неограниченной искренности со стороны мужчины», — думал он, отвернувшись к стене,
закрыв глаза, и не мог представить
себе, как это можно быть неограниченно искренним с Дуняшей, Варварой. Единственная женщина, с которой он был более откровенным, чем с другими, это — Никонова, но это потому, что она никогда, ни о чем не выспрашивала.
Самгин, оглушенный, стоял на дрожащих ногах, очень хотел уйти, но не мог, точно спина пальто примерзла к стене и не позволяла пошевелиться. Не мог он и
закрыть глаз, — все еще падала взметенная взрывом белая пыль, клочья шерсти; раненый полицейский, открыв лицо, тянул на
себя медвежью полость; мелькали люди, почему-то все маленькие, — они выскакивали из ворот, из дверей домов и становились в полукруг; несколько человек стояло рядом с Самгиным, и один из них тихо сказал...
Самгин послушно сел,
закрыл глаза, отдышался и начал рассказывать, судорожно прихлебывая чай, стуча стаканом по зубам. Рассказывал он торопливо, бессвязно, чувствовал, что говорит лишнее, и останавливал
себя, опаздывая делать это.
Он чувствовал
себя физически связанным с безголовым, безруким существом там, внизу; чувствовал, что бешеный вихрь людской в сумрачном, ограниченном пространстве отравляет его тоскливым удушьем, но смотрел и не мог
закрыть глаз.
Тогда Самгин, пятясь, не сводя глаз с нее, с ее топающих ног, вышел за дверь, притворил ее, прижался к ней спиною и долго стоял в темноте,
закрыв глаза, но четко и ярко видя мощное тело женщины, напряженные, точно раненые, груди, широкие, розоватые бедра, а рядом с нею —
себя с растрепанной прической, с открытым ртом на сером потном лице.
Проверяя свое знание немецкого языка, Самгин отвечал кратко, но охотно и думал, что хорошо бы, переехав границу,
закрыть за
собою какую-то дверь так плотно, чтоб можно было хоть на краткое время не слышать утомительный шум отечества и даже забыть о нем.
Клим Иванович Самгин, чувствуя
себя ослепленным неожиданно сверкнувшей тревожной догадкой,
закрыл глаза на секунду.
Эта сцена настроила Самгина уныло. Неприятна была резкая команда Тагильского; его лицо, надутое, выпуклое, как полушарие большого резинового мяча, как будто окаменело, свиные, красные глазки сердито выкатились. Коротенькие, толстые ножки, бесшумно, как лапы кота, пронесли его по мокрому булыжнику двора, по чугунным ступеням лестницы, истоптанным половицам коридора; войдя в круглую, как внутренность бочки, камеру башни, он быстро
закрыл за
собою дверь, точно спрятался.
Он
закрыл глаза, представил
себе Марину обнаженной.
Он оставил Самгина в состоянии неиспытанно тяжелой усталости, измученным напряжением, в котором держал его Тагильский. Он свалился на диван,
закрыл глаза и некоторое время, не думая ни о чем, вслушивался в смысл неожиданных слов — «актер для
себя», «игра с самим
собой». Затем, постепенно и быстро восстановляя в памяти все сказанное Тагильским за три визита, Самгин попробовал успокоить
себя...
Против Самгина лежал вверх лицом,
закрыв глаза, длинноногий человек, с рыжей, остренькой бородкой, лежал сунув руки под затылок
себе. Крик Пыльникова разбудил его, он сбросил ноги на пол, сел и, посмотрев испуганно голубыми глазами в лицо Самгина, торопливо вышел в коридор, точно спешил на помощь кому-то.
«Дом надо продать», — напомнил
себе Клим Иванович и,
закрыв глаза, стал тихонько, сквозь зубы насвистывать романс «Я не сержусь», думая о Варваре и Стратонове...
Попробовали устроить одно, — председатель позволил
себе оскорбительные выражения по адресу чина полиции, за что тот собрание
закрыл, а я оратора, для примера, посадил на три месяца.
Неточные совпадения
Услыхав это, Анна быстро села и
закрыла лицо веером. Алексей Александрович видел, что она плакала и не могла удержать не только слез, но и рыданий, которые поднимали ее грудь. Алексей Александрович загородил ее
собою, давая ей время оправиться.
«Вы можете затоптать в грязь», слышал он слова Алексея Александровича и видел его пред
собой, и видел с горячечным румянцем и блестящими глазами лицо Анны, с нежностью и любовью смотрящее не на него, а на Алексея Александровича; он видел свою, как ему казалось, глупую и смешную фигуру, го когда Алексей Александрович отнял ему от лица руки. Он опять вытянул ноги и бросился на диван в прежней позе и
закрыл глаза.
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и,
закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над
собой, поднялся и сказал:
Положим, меня научат, — продолжал он думать, — поставят, я пожму гашетку, говорил он
себе,
закрывая глаза, — и окажется, что я убил его, — сказал
себе Алексей Александрович и потряс головой, чтоб отогнать эти глупые мысли.
«Боже мой! Боже мой! за что?» подумал Алексей Александрович, вспомнив подробности развода, при котором муж брал вину на
себя, и тем же жестом, каким закрывался Вронский,
закрыл от стыда лицо руками.