Неточные совпадения
— Совершенно не способен
понять женщину, которая не любит музыку, тогда как даже курицы, перепелки… гм.
Несколько секунд мужчина и
женщина молчали, переглядываясь, потом мать указала Климу глазами на дверь; Клим ушел к себе смущенный, не
понимая, как отнестись к этой сцене.
— «Победа над идеализмом была в то же время победой над
женщиной». Вот — правда! Высота культуры определяется отношением к
женщине, —
понимаешь?
—
Понимаю — материн сожитель. Что же ты сконфузился? Это — дело обычное.
Женщины любят это — пышность и все такое. Какой ты, брат, щеголь, — внезапно закончил, он.
«Интересно: как она встретится с Макаровым? И —
поймет ли, что я уже изведал тайну отношений мужчины и
женщины? А если догадается — повысит ли это меня в ее глазах? Дронов говорил, что девушки и
женщины безошибочно по каким-то признакам отличают юношу, потерявшего невинность. Мать сказала о Макарове: по глазам видно — это юноша развратный. Мать все чаще начинает свои сухие фразы именем бога, хотя богомольна только из приличия».
Клим наклонил голову, смущенный откровенным эгоизмом матери,
поняв, что в эту минуту она только
женщина, встревоженная опасением за свое счастье.
Клим получил наконец аттестат зрелости и собирался ехать в Петербург, когда на его пути снова встала Маргарита. Туманным вечером он шел к Томилину прощаться, и вдруг с крыльца неприглядного купеческого дома сошла на панель
женщина, — он тотчас признал в ней Маргариту. Встреча не удивила его, он
понял, что должен был встретить швейку, он ждал этой случайной встречи, но радость свою он, конечно, скрыл.
Клим слушал напряженно, а — не
понимал, да и не верил Макарову: Нехаева тоже философствовала, прежде чем взять необходимое ей. Так же должно быть и с Лидией. Не верил он и тому, что говорил Макаров о своем отношении к
женщинам, о дружбе с Лидией.
— Конечно — обо всем, — сказал Самгин,
понимая, что пред ним ответственная минута. Делая паузы, вполне естественные и соразмерные со взмахами весел, он осмотрительно заговорил о том, что счастье с
женщиной возможно лишь при условии полной искренности духовного общения. Но Алина, махнув рукою, иронически прервала его речь...
— Ну, довольно, Владимир. Иди спать! — громко и сердито сказал Макаров. — Я уже говорил тебе, что не
понимаю этих… вывертов. Я знаю одно:
женщина рождает мужчину для
женщины.
— Я хочу
понять: что же такое современная
женщина,
женщина Ибсена, которая уходит от любви, от семьи? Чувствует ли она необходимость и силу снова завоевать себе былое значение матери человечества, возбудителя культуры? Новой культуры?
— Ведь эта уже одряхлела, изжита, в ней есть даже что-то безумное. Я не могу поверить, чтоб мещанская пошлость нашей жизни окончательно изуродовала
женщину, хотя из нее сделали вешалку для дорогих платьев, безделушек, стихов. Но я вижу таких
женщин, которые не хотят —
пойми! — не хотят любви или же разбрасывают ее, как ненужное.
Клим Самгин никак не мог
понять свое отношение к Спивак, и это злило его. Порою ему казалось, что она осложняет смуту в нем, усиливает его болезненное состояние. Его и тянуло к ней и отталкивало от нее. В глубине ее кошачьих глаз, в центре зрачка, он подметил холодноватую, светлую иголочку, она колола его как будто насмешливо, а может быть, зло. Он был уверен, что эта
женщина с распухшим животом чего-то ищет в нем, хочет от него.
— Я думаю, что отношения мужчин и
женщин вообще — не добро. Они — неизбежны, но добра в них нет. Дети? И ты, и я были детьми, но я все еще не могу
понять: зачем нужны оба мы?
«Макаров говорил, что донжуан — не распутник, а — искатель неведомых, неиспытанных ощущений и что такой же страстью к поискам неиспытанного, вероятно, болеют многие
женщины, например — Жорж Занд, — размышлял Самгин. — Макаров, впрочем, не называл эту страсть болезнью, а Туробоев назвал ее «духовным вампиризмом». Макаров говорил, что
женщина полусознательно стремится раскрыть мужчину до последней черты, чтоб
понять источник его власти над нею,
понять, чем он победил ее в древности?»
Редко слышал он возгласы восторга, а если они раздавались, то чаще всего из уст
женщин пред витринами текстильщиков и посудников, парфюмеров, ювелиров и меховщиков. Впрочем, можно было думать, что большинство людей немело от обилия впечатлений. Но иногда Климу казалось, что только похвалы
женщин звучат искренней радостью, а в суждениях мужчин неудачно скрыта зависть. Он даже подумал, что, быть может, Макаров прав:
женщина лучше мужчины
понимает, что все в мире — для нее.
Мысли его растекались по двум линиям: думая о
женщине, он в то же время пытался дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима
понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой истины и еще многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.
«Вот, Клим, я в городе, который считается самым удивительным и веселым во всем мире. Да, он — удивительный. Красивый, величественный, веселый, — сказано о нем. Но мне тяжело. Когда весело жить — не делают пакостей. Только здесь
понимаешь, до чего гнусно, когда из людей делают игрушки. Вчера мне показывали «Фоли-Бержер», это так же обязательно видеть, как могилу Наполеона. Это — венец веселья. Множество удивительно одетых и совершенно раздетых
женщин, которые играют, которыми играют и…»
— Он был добрый. Знал — все, только не умеет знать себя. Он сидел здесь и там, —
женщина указала рукою в углы комнаты, — но его никогда не было дома. Это есть такие люди, они никогда не умеют быть дома, это есть — русские, так я думаю. Вы —
понимаете?
— Я не хотела стеснять тебя. Ты — большой человек… необыкновенный. Женщина-мать эгоистичнее, чем просто
женщина. Ты
понимаешь?
«Я стал слишком мягок с нею, и вот она уже небрежна со мною. Необходимо быть строже. Необходимо овладеть ею с такою полнотой, чтоб всегда и в любую минуту настраивать ее созвучно моим желаниям. Надо научиться
понимать все, что она думает и чувствует, не расспрашивая ее. Мужчина должен поглощать
женщину так, чтоб все тайные думы и ощущения ее полностью передавались ему».
Замолчали. Самгин
понимал, что молчать невежливо, но что-то мешало ему говорить с этой
женщиной в привычном, докторальном тоне; а она, вопросительно посматривая на него, как будто ждала, что он скажет. И, не дождавшись, сказала, вздохнув...
Ночью, в вагоне, следя в сотый раз, как за окном плывут все те же знакомые огни, качаются те же черные деревья, точно подгоняя поезд, он продолжал думать о Никоновой, вспоминая, не было ли таких минут, когда
женщина хотела откровенно рассказать о себе, а он не
понял, не заметил ее желания?
Он не уклонялся от осторожной помощи ей в ее бесчисленных делах, объясняя себе эту помощь своим стремлением ознакомиться с конспиративной ее работой,
понять мотивы революционности этой всегда спокойной
женщины, а она относилась к его услугам как к чему-то обязательному, не видя некоторого их риска для него и не обнаруживая желания сблизиться с ним.
Наблюдая ее, Самгин опасался, что люди
поймут, как смешна эта старая
женщина, искал в себе какого-нибудь доброго чувства к ней и не находил ничего, кроме досады на нее.
Он видел, что толпа, стискиваясь, выдавливает под ноги себе мужчин,
женщин; они приседали, падали, ползли, какой-то подросток быстро, с воем катился к фронту, упираясь в землю одной ногой и руками; видел, как люди умирали, не веря, не
понимая, что их убивают.
«Возможно, что она и была любовницей Васильева», — подумал он и спросил: — Ты, конечно,
понимаешь, как важно было бы узнать, кто эта
женщина?
Клим остался с таким ощущением, точно он не мог
понять, кипятком или холодной водой облили его? Шагая по комнате, он пытался свести все слова, все крики Лютова к одной фразе. Это — не удавалось, хотя слова «удирай», «уезжай» звучали убедительнее всех других. Он встал у окна, прислонясь лбом к холодному стеклу. На улице было пустынно, только какая-то
женщина, согнувшись, ходила по черному кругу на месте костра, собирая угли в корзинку.
Самгин курил, слушал и, как всегда, взвешивал свое отношение к
женщине, которая возбуждала в нем противоречивые чувства недоверия и уважения к ней, неясные ему подозрения и смутные надежды открыть,
понять что-то, какую-то неведомую мудрость. Думая о мудрости, он скептически усмехался, но все-таки думал. И все более остро чувствовал зависть к самоуверенности Марины.
— Послушай, — прервал ее Самгин и заговорил тихо, поспешно и очень заботливо выбирая слова: — Ты
женщина исключительно интересная, необыкновенная, — ты знаешь это. Я еще не встречал человека, который возбуждал бы у меня такое напряженное желание
понять его… Не сердись, но…
В чем французы совершенно артистически тонко
понимают, так это в
женщинах и овощах.
— Правду говорю, Григорий, — огрызнулся толстяк, толкая зятя ногой в мягком замшевом ботинке. — Здесь иная
женщина потребляет в год товаров на сумму не меньшую, чем у нас население целого уезда за тот же срок. Это надо
понять! А у нас дама, порченная литературой, старается жить, одеваясь в ризы мечты, то воображает себя Анной Карениной, то сумасшедшей из Достоевского или мадам Роллан, а то — Софьей Перовской. Скушная у нас дама!
«Это — опасное уменье, но — в какой-то степени — оно необходимо для защиты против насилия враждебных идей, — думал он. — Трудно
понять, что он признает, что отрицает. И — почему, признавая одно, отрицает другое? Какие люди собираются у него? И как ведет себя с ними эта странная
женщина?»
Он не замечал ничего, что могло бы изменить простое и ясное представление о Таисье:
женщина чем-то обязана Дронову, благодарно служит ему, и ей неловко, трудно переменить хозяина, хотя она видит все его пороки и
понимает, что жизнь с ним не обеспечивает ее будущего.
Там было тесно, крикливо, было много красивых, богато одетых
женщин, играл небольшой струнный оркестр, между столов плутали две пары, и не сразу можно было
понять, что они танцуют.