Неточные совпадения
Сегодня припадок
был невыносимо длителен. Варавка даже расстегнул нижние пуговицы жилета, как иногда он делал за обедом.
В бороде его сверкала красная улыбка, стул под ним потрескивал. Мать слушала, наклонясь над столом и так неловко, что девичьи груди ее лежали на
краю стола. Климу
было неприятно видеть это.
Ногою
в зеленой сафьяновой туфле она безжалостно затолкала под стол книги, свалившиеся на пол, сдвинула вещи со стола на один его
край, к занавешенному темной тканью окну, делая все это очень быстро. Клим сел на кушетку, присматриваясь. Углы комнаты
были сглажены драпировками, треть ее отделялась китайской ширмой, из-за ширмы
был виден кусок кровати, окно
в ногах ее занавешено толстым ковром тускло красного цвета, такой же ковер покрывал пол. Теплый воздух комнаты густо напитан духами.
Дмитрий Самгин стукнул ложкой по
краю стола и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать
в ухо Спивак. Она
была в светло-голубом, без глупых пузырей на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
— Путаю? — спросил он сквозь смех. — Это только на словах путаю, а
в душе все ясно. Ты пойми: она удержала меня где-то на
краю… Но, разумеется, не то важно, что удержала, а то, что она —
есть!
Туробоев отошел
в сторону, Лютов, вытянув шею, внимательно разглядывал мужика, широкоплечего,
в пышной шапке сивых волос,
в красной рубахе без пояса; полторы ноги его
были одеты синими штанами.
В одной руке он держал нож,
в другой — деревянный ковшик и, говоря, застругивал ножом выщербленный
край ковша, поглядывая на господ снизу вверх светлыми глазами. Лицо у него
было деловитое, даже мрачное, голос звучал безнадежно, а когда он перестал говорить, брови его угрюмо нахмурились.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого
края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его
в поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно
было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами
в лицо матери.
Редакция помещалась на углу тихой Дворянской улицы и пустынного переулка, который, изгибаясь, упирался
в железные ворота богадельни. Двухэтажный дом
был переломлен: одна часть его осталась на улице, другая, длиннее на два окна, пряталась
в переулок. Дом
был старый, казарменного вида, без украшений по фасаду, желтая окраска его стен пропылилась, приобрела цвет недубленой кожи, солнце раскрасило стекла окон
в фиолетовые тона, и над полуслепыми окнами этого дома неприятно
было видеть золотые слова: «Наш
край».
Он шел и смотрел, как вырастают казармы; они строились тремя корпусами
в форме трапеции, средний
был доведен почти до конца, каменщики выкладывали последние ряды третьего этажа, хорошо видно
было, как на
краю стены шевелятся фигурки
в красных и синих рубахах,
в белых передниках, как тяжело шагают вверх по сходням сквозь паутину лесов нагруженные кирпичами рабочие.
Шли
краем оврага, глубоко размытого
в глинистой почве, один скат его
был засыпан мусором, зарос кустарником и сорными травами, другой
был угрюмо голый, железного цвета и весь точно исцарапан когтями.
Было что-то несоединимое
в этой глубокой трещине земли и огромной постройке у начала ее, — постройке, которую возводили мелкие людишки; Самгин подумал, что понадобилось бы много тысяч таких пестреньких фигурок для того, чтоб заполнить овраг до
краев.
Мы живем, как экспедиция
в незнакомый
край, где никто не
был.
Самгин видел, как под напором зрителей пошатывается стена городовых, он уже хотел выбраться из толпы, идти назад, но
в этот момент его потащило вперед, и он очутился на площади, лицом к лицу с полицейским офицером, офицер
был толстый, скреплен ремнями, как чемодан, а лицом очень похож на редактора газеты «Наш
край».
В этот вечер тщательно, со всей доступной ему объективностью, прощупав, пересмотрев все впечатления последних лет, Самгин почувствовал себя так совершенно одиноким человеком, таким чужим всем людям, что даже испытал тоскливую боль, крепко сжавшую
в нем что-то очень чувствительное. Он приподнялся и долго сидел, безмысленно глядя на покрытые льдом стекла окна, слабо освещенные золотистым огнем фонаря. Он
был в состоянии, близком к отчаянию.
В памяти возникла фраза редактора «Нашего
края...
У него
был второй ключ от комнаты, и как-то вечером, ожидая Никонову, Самгин открыл книгу модного, неприятного ему автора. Из книги вылетела узкая полоска бумаги, на ней ничего не
было написано, и Клим положил ее
в пепельницу, а потом, закурив, бросил туда же непогасшую спичку;
край бумаги нагрелся и готов
был вспыхнуть, но Самгин успел схватить ее, заметив четко выступившие буквы.
Дойдя до конца проспекта, он увидал, что выход ко дворцу прегражден двумя рядами мелких солдат. Толпа придвинула Самгина вплоть к солдатам, он остановился с
края фронта, внимательно разглядывая пехотинцев, очень захудалых, несчастненьких.
Было их, вероятно, меньше двух сотен, левый фланг упирался
в стену здания на углу Невского, правый —
в решетку сквера. Что они могли сделать против нескольких тысяч людей, стоявших на всем протяжении от Невского до Исакиевской площади?
— Ну, как вы? Оправились? Домой идете? Послушайте-ка, там,
в ваших
краях, баррикады
есть и около них должен
быть товарищ Яков, эдакий…
Женщина стояла, опираясь одной рукой о стол, поглаживая другой подбородок, горло, дергая коротенькую, толстую косу; лицо у нее — смуглое, пухленькое, девичье, глаза круглые, кошачьи; резко очерченные губы. Она повернулась спиною к Лидии и, закинув руки за спину, оперлась ими о
край стола, — казалось, что она падает; груди и живот ее торчали выпукло, вызывающе, и Самгин отметил, что
в этой позе
есть что-то неестественное, неудобное и нарочное.
— Это они хватили через
край, — сказала она, взмахнув ресницами и бровями. — Это — сгоряча. «Своей пустой ложкой
в чужую чашку каши». Это надо
было сделать тогда, когда царь заявил, что помещичьих земель не тронет. Тогда, может
быть, крестьянство взмахнуло бы руками…
Он вспомнил брата: недавно
в одном из толстых журналов
была напечатана весьма хвалебная рецензия о книге Дмитрия по этнографии Северного
края.
— Очень богатый
край, но —
в нем нет хозяина, — уверенно ответил он на вопрос Клима: понравилось ли ему Закавказье? И спросил: — Вы —
были там?
Придерживая очки, Самгин взглянул
в щель и почувствовал, что он как бы падает
в неограниченный сумрак, где взвешено плоское, правильно круглое пятно мутного света. Он не сразу понял, что свет отражается на поверхности воды, налитой
в чан, — вода наполняла его
в уровень с
краями, свет лежал на ней широким кольцом; другое, более узкое, менее яркое кольцо лежало на полу, черном, как земля.
В центре кольца на воде, — точно углубление
в ней, — бесформенная тень, и тоже трудно
было понять, откуда она?
Огни свеч расширили комнату, — она очень велика и, наверное, когда-то служила складом, — окон
в ней не
было, не
было и мебели, только
в углу стояла кадка и на
краю ее висел ковш. Там, впереди, возвышался небольшой,
в квадратную сажень помост, покрытый темным ковром, — ковер
был так широк, что концы его, спускаясь на пол, простирались еще на сажень.
В средине помоста — задрапированный черным стул или кресло. «Ее трон», — сообразил Самгин, продолжая чувствовать, что его обманывают.
Вскочил Захарий и, вместе с высоким, седым человеком, странно легко поднял ее, погрузил
в чан, — вода выплеснулась через
края и точно обожгла ноги людей, — они взвыли, закружились еще бешенее, снова падали, взвизгивая, тащились по полу, — Марина стояла
в воде неподвижно, лицо у нее
было тоже неподвижное, каменное.
Есть наслаждение
в бою
И бездны мрачной на
краю.
Весь он стал какой-то пузырчатый, вздутый живот его, точно живот Бердникова, упирался
в край стола, и когда учителю нужно
было взять что-нибудь, он приподнимался на стуле, живот мешал рукам, укорачивал.
Но их
было десятка два, пятеро играли
в карты, сидя за большим рабочим столом, человек семь окружали игроков, две растрепанных головы торчали на
краю приземистой печи, невидимый,
в углу, тихонько, тенорком
напевал заунывную песню, ему подыгрывала гармоника, на ларе для теста лежал, закинув руки под затылок, большой кудрявый человек, подсвистывая песне.
— Лес рубят. Так беззаботно рубят, что уж будто никаких людей сто лет
в краю этом не
будет жить. Обижают землю, ваше благородье! Людей — убивают, землю обижают. Как это понять надо?