Неточные совпадения
Гениальнейший художник, который так изумительно тонко чувствовал силу зла, что казался творцом его, дьяволом, разоблачающим самого себя, — художник этот,
в стране, где большинство господ
было такими же рабами, как их слуги, истерически кричал...
— Она
будет очень счастлива
в известном, женском смысле понятия о счастье.
Будет много любить; потом, когда устанет, полюбит собак, котов, той любовью, как любит меня. Такая сытая, русская. А вот я не чувствую себя русской, я — петербургская. Москва меня обезличивает. Я вообще мало знаю и не понимаю Россию. Мне кажется — это
страна людей, которые не нужны никому и сами себе не нужны. А вот француз, англичанин — они нужны всему миру. И — немец, хотя я не люблю немцев.
«
В московском шуме человек слышней», — подумал Клим, и ему
было приятно, что слова сложились как поговорка. Покачиваясь
в трескучем экипаже лохматого извозчика, он оглядывался, точно человек, возвратившийся на родину из чужой
страны.
— Я, конечно, не думаю, что мои предки напутали
в истории
страны так много и
были так глупо преступны, как это изображают некоторые… фабриканты правды из числа радикальных публицистов.
В этом соседстве богатства
страны и бедности каких-то людишек ее как будто
был скрыт хвастливый намек...
Ему нравилось, что эти люди построили жилища свои кто где мог или хотел и поэтому каждая усадьба как будто монумент, возведенный ее хозяином самому себе. Царила
в стране Юмала и Укко серьезная тишина, — ее особенно утверждало меланхолическое позвякивание бубенчиков на шеях коров; но это не
была тишина пустоты и усталости русских полей, она казалась тишиной спокойной уверенности коренастого, молчаливого народа
в своем праве жить так, как он живет.
«Да, здесь умеют жить», — заключил он, побывав
в двух-трех своеобразно благоустроенных домах друзей Айно, гостеприимных и прямодушных людей, которые хорошо
были знакомы с русской жизнью, русским искусством, но не обнаружили русского пристрастия к спорам о наилучшем устроении мира, а
страну свою знали, точно книгу стихов любимого поэта.
«Все может
быть. Все может
быть в этой безумной
стране, где люди отчаянно выдумывают себя и вся жизнь скверно выдумана».
В стране началось культурное оживление, зажглись яркие огни новой поэзии, прозы… наконец — живопись! — раздраженно говорила Варвара, причесываясь, морщась от боли,
в ее раздражении
было что-то очень глупое.
В конце концов он
был совершенно уверен, что все, что происходит
в стране, очищает для него дорогу к самому себе.
«Воспитанная литераторами, публицистами, «критически мыслящая личность» уже сыграла свою роль, перезрела, отжила. Ее мысль все окисляет, покрывая однообразной ржавчиной критицизма. Из фактов совершенно конкретных она делает не прямые выводы, а утопические, как, например, гипотеза социальной, то
есть —
в сущности, социалистической революции
в России,
стране полудиких людей, каковы, например, эти «взыскующие града». Но, назвав людей полудикими, он упрекнул себя...
— Женщины, говорит, должны принимать участие
в жизни
страны как хозяйки, а не как революционерки. Русские бабы обязаны
быть особенно консервативными, потому что
в России мужчина — фантазер, мечтатель.
Он представил себя богатым, живущим где-то
в маленькой уютной
стране, может
быть,
в одной из республик Южной Америки или — как доктор Руссель — на островах Гаити. Он знает столько слов чужого языка, сколько необходимо знать их для неизбежного общения с туземцами. Нет надобности говорить обо всем и так много, как это принято
в России. У него обширная библиотека, он выписывает наиболее интересные русские книги и пишет свою книгу.
Думал о том, что, если б у него
были средства, хорошо бы остаться здесь,
в стране, где жизнь крепко налажена,
в городе, который считается лучшим
в мире и безгранично богатом соблазнами…
Вообще это газетки группы интеллигентов, которые, хотя и понимают, что
страна безграмотных мужиков нуждается
в реформах, а не
в революции, возможной только как «бунт, безжалостный и беспощадный», каким
были все «политические движения русского народа», изображенные Даниилом Мордовцевым и другими народолюбцами, книги которых он читал
в юности, но, понимая, не умеют говорить об этом просто, ясно, убедительно.
Газеты большевиков раздражали его еще более сильно, раздражали и враждебно тревожили.
В этих газетах он чувствовал явное намерение поссорить его с самим собою, ‹убедить его
в безвыходности положения
страны,› неправильности всех его оценок, всех навыков мысли. Они действовали иронией, насмешкой, возмущали грубостью языка, прямолинейностью мысли. Их материал освещался социальной философией, и это
была «система фраз», которую он не
в силах
был оспорить.
Для Самгина
было совершенно ясно, что всю
страну охватил взрыв патриотических чувств, —
в начале войны с японцами ничего подобного он не наблюдал.
— Что же вы намерены делать с вашим сахаром? Ой, извините, это — не вы. То
есть вы — не тот… Вы — по какому поводу? Ага! Беженцы. Ну вот и я тоже. Командирован из Орла. Беженцев надо к нам направлять, вообще —
в центр
страны. Но — вагонов не дают, а пешком они, я думаю, перемерзнут, как гуси. Что же мы
будем делать?
«Что меня смутило? — размышлял он. — Почему я не сказал мальчишке того, что должен
был сказать? Он, конечно, научен и подослан пораженцами, большевиками. Возможно, что им руководит и чувство личное — месть за его мать. Проводится
в жизнь лозунг Циммервальда: превратить войну с внешним врагом
в гражданскую войну, внутри
страны. Это значит: предать
страну, разрушить ее… Конечно так. Мальчишка, полуребенок — ничтожество. Но дело не
в человеке, а
в слове. Что должен делать я и что могу делать?»
Неточные совпадения
Но так как Глупов всем изобилует и ничего, кроме розог и административных мероприятий, не потребляет, другие же
страны, как-то: село Недоедово, деревня Голодаевка и проч.,
суть совершенно голодные и притом до чрезмерности жадные, то естественно, что торговый баланс всегда склоняется
в пользу Глупова.
Они не производят переворота ни
в экономическом, ни
в умственном положении
страны, но ежели вы сравните эти административные проявления с такими, например, как обозвание управляемых курицыными детьми или беспрерывное их сечение, то должны
будете сознаться, что разница тут огромная.
Он считал Россию погибшею
страной,
в роде Турции, и правительство России столь дурным, что никогда не позволял себе даже серьезно критиковать действия правительства, и вместе с тем служил и
был образцовым дворянским предводителем и
в дорогу всегда надевал с кокардой и с красным околышем фуражку.
Ему казалось, что при нормальном развитии богатства
в государстве все эти явления наступают, только когда на земледелие положен уже значительный труд, когда оно стало
в правильные, по крайней мере,
в определенные условия; что богатство
страны должно расти равномерно и
в особенности так, чтобы другие отрасли богатства не опережали земледелия; что сообразно с известным состоянием земледелия должны
быть соответствующие ему и пути сообщения, и что при нашем неправильном пользовании землей железные дороги, вызванные не экономическою, но политическою необходимостью,
были преждевременны и, вместо содействия земледелию, которого ожидали от них, опередив земледелие и вызвав развитие промышленности и кредита, остановили его, и что потому, так же как одностороннее и преждевременное развитие органа
в животном помешало бы его общему развитию, так для общего развития богатства
в России кредит, пути сообщения, усиление фабричной деятельности, несомненно необходимые
в Европе, где они своевременны, у нас только сделали вред, отстранив главный очередной вопрос устройства земледелия.
— А помните наше житье-бытье
в крепости? Славная
страна для охоты!.. Ведь вы
были страстный охотник стрелять… А Бэла?..