Неточные совпадения
Клим довольно рано начал
замечать, что в правде взрослых
есть что-то неверное, выдуманное. В своих беседах они особенно часто говорили о царе и народе. Коротенькое, царапающее словечко — царь — не вызывало у него никаких представлений, до той поры, пока Мария Романовна не сказала другое слово...
В комнате этой всегда
было жарко, стоял душный запах кошек и голубиного
помета.
— Благородными металлами называют те из них, которые почти или совсем не окисляются. Ты
заметь это, Клим. Благородные, духовно стойкие люди тоже не окисляются, то
есть не поддаются ударам судьбы, несчастиям и вообще…
Клим
был очень удивлен, а потом и обижен,
заметив, что отец отскочил от него в сторону Дмитрия и что у него с Дмитрием
есть какие-то секреты.
Когда приехали на каникулы Борис Варавка и Туробоев, Клим прежде всех
заметил, что Борис, должно
быть, сделал что-то очень дурное и боится, как бы об этом не узнали.
Клим
заметил, что знаток обязанностей интеллигенции никогда не
ест хлебного мякиша, а только корки, не любит табачного дыма, а водку
пьет, не скрывая отвращения к ней и как бы только по обязанности.
Клим взглянул на некрасивую девочку неодобрительно, он стал
замечать, что Люба умнеет, и это
было почему-то неприятно. Но ему очень нравилось наблюдать, что Дронов становится менее самонадеян и уныние выступает на его исхудавшем, озабоченном лице. К его взвизгивающим вопросам примешивалась теперь нота раздражения, и он слишком долго и громко хохотал, когда Макаров, объясняя ему что-то, пошутил...
Его раздражали непонятные отношения Лидии и Макарова, тут
было что-то подозрительное: Макаров, избалованный вниманием гимназисток, присматривался к Лидии не свойственно ему серьезно, хотя говорил с нею так же насмешливо, как с поклонницами его, Лидия же явно и, порою, в форме очень резкой, подчеркивала, что Макаров неприятен ей. А вместе с этим Клим Самгин
замечал, что случайные встречи их все учащаются, думалось даже: они и флигель писателя посещают только затем, чтоб увидеть друг друга.
— Ванька, в сущности, добрая душа, а грубит только потому, что не
смеет говорить иначе, боится, что глупо
будет. Грубость у него — признак ремесла, как дурацкий шлем пожарного.
И хотя Клим
заметил, что и к нему она сегодня добрее, чем всегда, но это тоже
было обидно.
Среди этих домов люди, лошади, полицейские
были мельче и незначительнее, чем в провинции,
были тише и покорнее. Что-то рыбье, ныряющее
заметил в них Клим, казалось, что все они судорожно искали, как бы поскорее вынырнуть из глубокого канала, полного водяной пылью и запахом гниющего дерева. Небольшими группами люди останавливались на секунды под фонарями, показывая друг другу из-под черных шляп и зонтиков желтые пятна своих физиономий.
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли
была почти невыносима глазу и возбуждала желание сравнить ее с чем-то, погасить словами и не
замечать ее больше.
С Елизаветой Спивак Кутузов разговаривал редко и мало, но обращался к ней в дружеском тоне, на «ты», а иногда ласково называл ее — тетя Лиза, хотя она
была старше его, вероятно, только года на два — на три. Нехаеву он не
замечал, но внимательно и всегда издали прислушивался к ее спорам с Дмитрием, неутомимо дразнившим странную девицу.
Ярким зимним днем Самгин медленно шагал по набережной Невы, укладывая в памяти наиболее громкие фразы лекции. Он еще издали
заметил Нехаеву, девушка вышла из дверей Академии художеств, перешла дорогу и остановилась у сфинкса, глядя на реку, покрытую ослепительно блестевшим снегом; местами снег
был разорван ветром и обнажались синеватые лысины льда. Нехаева поздоровалась с Климом, ласково улыбаясь, и заговорила своим слабым голосом...
Рассказывала Нехаева медленно, вполголоса, но — без печали, и это
было странно. Клим посмотрел на нее; она часто прищуривала глаза, подрисованные брови ее дрожали. Облизывая губы, она делала среди фраз неуместные паузы, и еще более неуместна
была улыбка, скользившая по ее губам. Клим впервые
заметил, что у нее красивый рот, и с любопытством мальчишки подумал...
Дмитрий Самгин стукнул ложкой по краю стола и открыл рот, но ничего не сказал, только чмокнул губами, а Кутузов, ухмыляясь, начал что-то шептать в ухо Спивак. Она
была в светло-голубом, без глупых пузырей на плечах, и это гладкое, лишенное украшений платье, гладко причесанные каштановые волосы усиливали серьезность ее лица и неласковый блеск спокойных глаз. Клим
заметил, что Туробоев криво усмехнулся, когда она утвердительно кивнула Кутузову.
— Знаете,
есть эдакие девицы с недостаточками; недостаточек никто бы и не
заметил, но девица сама предваряет: смотрите, носик у меня не удался, но зато остальное…
Сморкаясь и кашляя, Дронов плевал в пруд, Клим
заметил, что плевки аккуратно падают в одну точку или слишком близко к ней, точкой этой
была его, Клима, белая фуражка, отраженная на воде.
Трудно
было поверить, что они не
заметили его.
«Тут
есть путаница, но она только доказывает, что пользоваться чужими идеями — опасно.
Есть корректор, который
замечает эти ошибки».
— Ну, вот! Жених — пропал, а у меня
будет насморк и бронхит. Клим, не
смей смотреть на меня бесстыжими глазами!
Среднего роста, очень стройный, Диомидов
был одет в черную блузу, подпоясан широким ремнем; на ногах какие-то беззвучные, хорошо вычищенные сапоги. Клим
заметил, что раза два-три этот парень, взглянув на него, каждый раз прикусывал губу, точно не решаясь спросить о чем-то.
— Не нахожу, что играет. Может
быть, когда-то он усвоил все эти манеры, подчиняясь моде, но теперь это подлинное его.
Заметь — он порою говорит наивно, неумно, а все-таки над ним не посмеешься, нет! Хорош старик! Личность!
Клим стал
замечать, что Лидия относится к бутафору, точно к ребенку, следит, чтоб он
ел и
пил, теплее одевался. В глазах Клима эта заботливость унижала ее.
И, если б при этом она не улыбалась странной своей улыбкой, можно
было бы не
заметить, что у нее, как у всех людей, тоже
есть лицо.
— Жестокие, сатанинские слова сказал пророк Наум. Вот, юноши, куда посмотрите: кары и
мести отлично разработаны у нас, а — награды? О наградах — ничего не знаем. Данты, Мильтоны и прочие, вплоть до самого народа нашего, ад расписали подробнейше и прегрозно, а — рай? О рае ничего нам не сказано, одно знаем: там ангелы Саваофу осанну
поют.
— Он и раньше
был ненормален, — настойчиво
заметил Самгин.
Диомидов поворачивался под их руками молча, покорно, но Самгин
заметил, что пустынные глаза больного не хотят видеть лицо Макарова. А когда Макаров предложил ему
выпить ложку брома, Диомидов отвернулся лицом к стене.
Он, так
смело разрушивший чаяния людей, которые хотят ограничить его власть, может
быть, обладает характером более решительным, чем характер его деда.
Однообразно помахивая ватной ручкой, похожая на уродливо сшитую из тряпок куклу, старая женщина из Олонецкого края сказывала о том, как мать богатыря Добрыни прощалась с ним, отправляя его в поле, на богатырские подвиги. Самгин видел эту дородную мать, слышал ее твердые слова, за которыми все-таки слышно
было и страх и печаль, видел широкоплечего Добрыню: стоит на коленях и держит
меч на вытянутых руках, глядя покорными глазами в лицо матери.
— То ли еще
будет!
Заметьте: она — не актриса, не играет людей, а людями играет.
Самгин утверждался в своем взгляде: человек
есть система фраз; иногда он
замечал, что этот взгляд освещает не всего человека, но ведь «нет правила без исключений».
Клим
заметил, что историк особенно внимательно рассматривал Томилина и даже как будто боялся его; может
быть, это объяснялось лишь тем, что философ, входя в зал редакции, пригибал рыжими ладонями волосы свои, горизонтально торчавшие по бокам черепа, и, не зная Томилина, можно
было понять этот жест как выражение отчаяния...
— Понимаю-с! — прервал его старик очень строгим восклицанием. — Да-с, о республике! И даже — о социализме, на котором сам Иисус Христос голову… то
есть который и Христу, сыну бога нашего, не удался, как это доказано. А вы что думаете об этом,
смею спросить?
Он давно уже
заметил, что его мысли о женщинах становятся все холоднее, циничней, он
был уверен, что это ставит его вне возможности ошибок, и находил, что бездетная самка Маргарита говорила о сестрах своих верно.
— На это не смотрят, —
заметил Клим, тоже подходя к окну. Он
был доволен, обыск кончился быстро, Иноков не
заметил его волнения. Доволен он
был и еще чем-то.
Самгин пробовал убедить себя, что в отношении людей к нему как герою
есть что-то глупенькое, смешное, но не мог не чувствовать, что отношение это приятно ему. Через несколько дней он
заметил, что на улицах и в городском саду незнакомые гимназистки награждают его ласковыми улыбками, а какие-то люди смотрят на него слишком внимательно. Он иронически соображал...
— Но ведь уже дед его
был крещен, —
заметил Клим, вслушиваясь в неумело разыгрываемый этюд.
— Из Брянска попал в Тулу. Там
есть серьезные ребята. А ну-ко, думаю, зайду к Толстому? Зашел. Поспорили о евангельских
мечах. Толстой сражался тем тупым
мечом, который Христос приказал сунуть в ножны. А я — тем, о котором
было сказано: «не мир, но
меч», но против этого
меча Толстой оказался неуязвим, как воздух. По отношению к логике он весьма своенравен. Ну, не понравились мы друг другу.
— Здравствуй, — сказала она тихо и безрадостно, в темных глазах ее Клим
заметил только усталость. Целуя руку ее, он пытливо взглянул на живот, но фигура Лидии
была девически тонка и стройна. В сани извозчика она села с Алиной, Самгин, несколько обиженный встречей и растерявшийся, поехал отдельно, нагруженный картонками, озабоченный тем, чтоб не растерять их.
— Может
быть — обозлен, —
заметил Клим.
— Нам необходимы интеллигентные и осведомленные в ходе революционной мысли, — мысли,
заметьте! — информаторы, необходимы не столько для борьбы против врагов порядка, сколько из желания
быть справедливыми, избегать ошибок, безошибочно отделять овец от козлищ. В студенческом движении страдает немало юношей случайно…
По улице Самгин шел согнув шею, оглядываясь, как человек, которого ударили по голове и он ждет еще удара.
Было жарко, горячий ветер плутал по городу, играя пылью, это напомнило Самгину дворника, который нарочно
сметал пыль под ноги партии арестантов. Прозвучало в памяти восклицание каторжника...
Держался небрежно,
был излишне словоохотлив, и сквозь незатейливые шуточки его проскальзывали слова неглупые. Когда Самгин
заметил испытующим тоном, что революционное настроение растет, — он спокойненько сказал...
— Кажется, это
будет повторением первого дебюта Нана́, — согласно
заметил Клим, хотя и редко позволял себе соглашаться с Варварой.
— И к чему, при нашей бедности, эти принципиальные нежности? — бормотал он, выкатывая глаза то на Варвару, то на Татьяну, которая не
замечала его. А с Гогиным Гусаров
был на ты, но слушал его дурашливые речи внимательно, как ученик.
— Но он
поет механически, —
заметила Гогина.
— Ой, глупая, ой — модница! А я-то думала — вот,
мол, дитя
будет, мне возиться с ним. Кухню-то бросила бы. Эх, Клим Иваныч, милый! Незаконно вы все живете… И люблю я вас, а — незаконно!
Самгин снова почувствовал, что этот — хуже, страшнее, чем отец; в этом
есть что-то жуткое, от чего горло сжимает судорога. Он быстро ушел, заботясь, чтоб Елизавета Львовна не
заметила его.
Потом он должен
был стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь,
смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.