Неточные совпадения
—
Держите ее, что вы? — закричала мать Клима, доктор тяжело отклеился от стены, поднял жену, положил на постель, а сам сел на
ноги ее, сказав кому-то...
Они, трое, все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за книгой, читал он — опираясь локтями о стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал на койке, согнув
ноги,
держа книгу на коленях, в зубах его торчал карандаш. На стук в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали три, четыре раза.
Туробоев отошел в сторону, Лютов, вытянув шею, внимательно разглядывал мужика, широкоплечего, в пышной шапке сивых волос, в красной рубахе без пояса; полторы
ноги его были одеты синими штанами. В одной руке он
держал нож, в другой — деревянный ковшик и, говоря, застругивал ножом выщербленный край ковша, поглядывая на господ снизу вверх светлыми глазами. Лицо у него было деловитое, даже мрачное, голос звучал безнадежно, а когда он перестал говорить, брови его угрюмо нахмурились.
Через минуту оттуда важно выступил небольшой человечек с растрепанной бородкой и серым, незначительным лицом. Он был одет в женскую ватную кофту, на
ногах, по колено, валяные сапоги, серые волосы на его голове были смазаны маслом и лежали гладко. В одной руке он
держал узенькую и длинную книгу из тех, которыми пользуются лавочники для записи долгов. Подойдя к столу, он сказал дьякону...
Он шел, высоко поднимая тяжелые
ноги, печатая шаг генеральски отчетливо, тросточку свою он
держал под мышкой как бы для того, чтоб Самгин не мог подойти ближе.
Свесив с койки
ноги в сапогах, давно не чищенных, ошарканных галошами, опираясь спиною о стену, Кутузов
держал в одной руке блюдце, в другой стакан чаю и говорил знакомое Климу...
Самгин чувствовал себя неловко, Лидия села на диван, поджав под себя
ноги,
держа чашку в руках и молча, вспоминающими глазами, как-то бесцеремонно рассматривала его.
— Ну вот, — а я хотела забежать к тебе, — закричала она, сбросив шубку, сбивая с
ног ботики. — Посидел немножко? Почему они тебя
держали в жандармском? Иди в столовую, у меня не убрано.
Пела она, размахивая пенсне на черном шнурке, точно пращой, и пела так, чтоб слушатели поняли: аккомпаниатор мешает ей. Татьяна, за спиной Самгина, вставляла в песню недобрые словечки, у нее, должно быть, был неистощимый запас таких словечек, и она разбрасывала их не жалея. В буфет вошли Лютов и Никодим Иванович, Лютов шагал, ступая на пальцы
ног, сафьяновые сапоги его мягко скрипели, саблю он
держал обеими руками, за эфес и за конец, поперек живота; писатель, прижимаясь плечом к нему, ворчал...
Толчки ветра и людей раздражали его. Варвара мешала, нагибаясь, поправляя юбку, она сбивалась с
ноги, потом, подпрыгивая, чтоб идти в
ногу с ним, снова путалась в юбке. Клим находил, что Спивак идет деревянно, как солдат, и слишком высоко
держит голову, точно она гордится тем, что у нее умер муж. И шагала она, как по канату, заботливо или опасливо соблюдая прямую линию. Айно шла за гробом тоже не склоняя голову, но она шла лучше.
Рядом с Климом встал, сильно толкнув его, человек с круглой бородкой, в поддевке на лисьем мехе, в каракулевой фуражке;
держа руки в карманах поддевки, он судорожно встряхивал полы ее, точно собираясь подпрыгнуть и взлететь на воздух, переступал с
ноги на
ногу и довольно громко спрашивал...
— Только? — спросил он, приняв из рук Самгина письмо и маленький пакет книг; взвесил пакет на ладони, положил его на пол,
ногою задвинул под диван и стал читать письмо,
держа его близко пред лицом у правого глаза, а прочитав, сказал...
Толпа выла, ревела, грозила солдатам кулаками, некоторые швыряли в них комьями снега, солдаты,
держа ружья к
ноге, стояли окаменело, плотнее, чем раньше, и все как будто выросли.
Мостовую перешел человек в резиновых калошах на босую
ногу, он
держал в руках двухствольное ружье.
На нем незастегнутое пальто, в одной руке он
держал шляпу, в другой — бутылку водки. Судя по мутным глазам, он сильно выпил, но его кривые
ноги шагали твердо.
Он стоял в пальто, в шапке, в глубоких валяных ботиках на
ногах и,
держа под мышкой палку, снимал с рук перчатки. Оказалось, что он провел ночь у роженицы, в этой же улице.
Клим почувствовал, что у него темнеет в глазах, подгибаются
ноги. Затем он очутился в углу маленькой комнаты, — перед ним стоял Гогин,
держа в одной руке стакан, а другой прикладывая к лицу его очень холодное и мокрое полотенце...
Мимо Самгина пронесли во двор убитого солдата, — за руки
держал его человек с ватой в ухе, за
ноги — студент Панфилов.
В тусклом воздухе закачались ледяные сосульки штыков, к мостовой приросла группа солдат; на них не торопясь двигались маленькие, сердитые лошадки казаков; в середине шагал, высоко поднимая передние
ноги, оскалив зубы, тяжелый рыжий конь, — на спине его торжественно возвышался толстый, усатый воин с красным, туго надутым лицом, с орденами на груди; в кулаке, обтянутом белой перчаткой, он
держал нагайку, —
держал ее на высоте груди, как священники
держат крест.
Он встал и начал быстро пожимать руки сотрапезников, однообразно кивая каждому гладкой головкой, затем, высоко вскинув ее, заложив одну руку за спину,
держа в другой часы и глядя на циферблат, широкими шагами длинных
ног пошел к двери, как человек, совершенно уверенный, что люди поймут, куда он идет, и позаботятся уступить ему дорогу.
Самгин отошел от окна, лег на диван и стал думать о женщинах, о Тосе, Марине. А вечером, в купе вагона, он отдыхал от себя, слушая непрерывную, возбужденную речь Ивана Матвеевича Дронова. Дронов сидел против него,
держа в руке стакан белого вина, бутылка была зажата у него между колен, ладонью правой руки он растирал небритый подбородок, щеки, и Самгину казалось, что даже сквозь железный шум под
ногами он слышит треск жестких волос.
Читал он все более раздражающе неприятно, все шаркал
ногами, подпрыгивал на стуле, качался,
держа гранки в руке, неподвижно вытянутой вперед, приближая к ним лицо и почему-то не желая, не догадываясь согнуть руку, приблизить ее к лицу.
— Ну, — чего там годить? Даже — досадно. У каждой нации есть царь, король, своя земля, отечество… Ты в солдатах служил? присягу знаешь? А я — служил. С японцами воевать ездил, — опоздал, на мое счастье, воевать-то. Вот кабы все люди евреи были, у кого нет земли-отечества, тогда — другое дело. Люди, милый человек, по земле ходят, она их за
ноги держит, от своей земли не уйдешь.
В правой руке он
держал стакан, рука дрожала, выплескивая пиво, Самгин прятал
ноги под стул и слушал сипящее кипение слов...
Когда арестованные, генерал и двое штатских, поднялись на ступени крыльца и следом за ними волною хлынули во дворец люди, — озябший Самгин отдал себя во власть толпы, тотчас же был втиснут в двери дворца, отброшен в сторону и ударил коленом в спину солдата, — солдат, сидя на полу,
держал между
ног пулемет и ковырял его каким-то инструментом.