Неточные совпадения
Тогда несколько десятков решительных людей, мужчин и
женщин, вступили в единоборство с самодержавцем,
два года охотились за ним, как за диким зверем, наконец убили его и тотчас же были преданы одним из своих товарищей; он сам пробовал убить Александра Второго, но кажется, сам же и порвал провода мины, назначенной взорвать поезд царя. Сын убитого, Александр Третий, наградил покушавшегося на жизнь его отца званием почетного гражданина.
— Клим! — звала она голосом мужчины. Клим боялся ее; он подходил осторожно и, шаркнув ногой, склонив голову, останавливался в
двух шагах от кровати, чтоб темная рука
женщины не достала его.
Четыре
женщины заключали шествие: толстая, с дряблым лицом монахини; молоденькая и стройная, на тонких ногах, и еще
две шли, взяв друг друга под руку, одна — прихрамывала, качалась; за ее спиной сонно переставлял тяжелые ноги курносый солдат, и синий клинок сабли почти касался ее уха.
Через час он шагал по блестящему полу пустой комнаты, мимо зеркал в простенках пяти окон, мимо стульев, чинно и скучно расставленных вдоль стен, а со стен на него неодобрительно смотрели
два лица, одно — сердитого человека с красной лентой на шее и яичным желтком медали в бороде, другое — румяной
женщины с бровями в палец толщиной и брезгливо отвисшей губою.
Самгин свернул в переулок, скупо освещенный
двумя фонарями; ветер толкал в спину, от пыли во рту и горле было сухо, он решил зайти в ресторан, выпить пива, посидеть среди простых людей. Вдруг, из какой-то дыры в заборе, шагнула на панель маленькая
женщина в темном платочке и тихонько попросила...
Мысли его растекались по
двум линиям: думая о
женщине, он в то же время пытался дать себе отчет в своем отношении к Степану Кутузову. Третья встреча с этим человеком заставила Клима понять, что Кутузов возбуждает в нем чувствования слишком противоречивые. «Кутузовщина», грубоватые шуточки, уверенность в неоспоримости исповедуемой истины и еще многое — антипатично, но прямодушие Кутузова, его сознание своей свободы приятно в нем и даже возбуждает зависть к нему, притом не злую зависть.
На стенах, среди темных квадратиков фотографий и гравюр, появились
две мрачные репродукции: одна с картины Беклина — пузырчатые морские чудовища преследуют светловолосую, несколько лысоватую девушку, запутавшуюся в морских волнах, окрашенных в цвет зеленого ликера; другая с картины Штука «Грех» — нагое тело дородной
женщины обвивал толстый змей, положив на плечо ее свою тупую и глупую голову.
В ней не осталось почти ничего, что напоминало бы девушку, какой она была
два года тому назад, — девушку, которая так бережно и гордо несла по земле свою красоту. Красота стала пышнее, ослепительней, движения Алины приобрели ленивую грацию, и было сразу понятно — эта
женщина знает: все, что бы она ни сделала, — будет красиво. В сиреневом шелке подкладки рукавов блестела кожа ее холеных рук и, несмотря на лень ее движений, чувствовалась в них размашистая дерзость. Карие глаза улыбались тоже дерзко.
Вполголоса напевая,
женщина поправляла прическу, делала вид, будто гримируется, затем, сбросив с плеч мантию, оставалась в пенном облаке кружев и медленно, с мечтательной улыбкой, раза
два, три, проходила пред рампой.
— Пред
женщиной два пути: или героическое материнство или приятное свинство, — Тимофей был прав.
Место Анфимьевны заняла тощая плоскогрудая
женщина неопределенного возраста; молчаливая, как тюремный надзиратель, она двигалась деревянно, неприятно смотрела прямо в лицо, — глаза у нее мутновато-стеклянные; когда Варвара приказывала ей что-нибудь, она, с явным усилием размыкая тонкие, всегда плотно сжатые губы, отвечала
двумя словами...
Коптев был вдов, бездетен, но нашлись дальние родственники и возбудили дело о признании наследователя ненормальным, утверждая, что у Коптева не было оснований дарить деньги
женщине, которую он видел, по их сведениям,
два раза, и обвиняя кухарку в «сокрытии имущества».
В круге людей возникло смятение, он спутался, разорвался, несколько фигур отскочили от него,
две или три упали на пол; к чану подскочила маленькая, коротковолосая
женщина, — размахивая широкими рукавами рубахи, точно крыльями, она с невероятной быстротою понеслась вокруг чана, вскрикивая голосом чайки...
Рядом с коляской, обгоняя ее со стороны Бердникова, шагала, играя удилами, танцуя, небольшая белая лошадь, с пышной, длинной, почти до копыт, гривой; ее запрягли в игрушечную коробку на
двух высоких колесах, покрытую сияющим лаком цвета сирени; в коробке сидела, туго натянув белые вожжи, маленькая пышная смуглолицая
женщина с темными глазами и ярко накрашенным ртом.
Лицо Попова налилось бурой кровью, глаза выкатились, казалось, что он усиленно старается не задремать, но волосатые пальцы нервозно барабанили по коленям, голова вращалась так быстро, точно он искал кого-то в толпе и боялся не заметить. На тестя он посматривал сердито, явно не одобряя его болтовни, и Самгин ждал, что вот сейчас этот неприятный человек начнет возражать тестю и затрещит бесконечный, бесплодный, юмористически неуместный на этом параде красивых
женщин диалог
двух русских, которые все знают.
Явилась крупная чернобровая
женщина, в белой полупрозрачной блузке, с грудями, как
два маленькие арбуза, и чрезмерно ласковой улыбкой на подкрашенном лице, — особенно подчеркнуты были на нем ядовито красные губы. В руках, обнаженных по локоть, она несла на подносе чайную посуду, бутылки, вазы, за нею следовал курчавый усатенький человечек, толстогубый, точно негр; казалось, что его смуглое лицо было очень темным, но выцвело. Он внес небольшой серебряный самовар. Бердников командовал по-французски...
Остаток вечера он провел в мыслях об этой
женщине, а когда они прерывались, память показывала темное, острое лицо Варвары, с плотно закрытыми глазами, с кривой улыбочкой на губах, — неплотно сомкнутые с правой стороны, они открывали три неприятно белых зуба, с золотой коронкой на резце. Показывала пустынный кусок кладбища, одетый толстым слоем снега, кучи комьев рыжей земли,
две неподвижные фигуры над могилой, только что зарытой.
Завтрак продолжался часа
два. Клим Иванович Самгин вкусно покушал, немножко выпил, настроился благодушно и, слушая звонкий голосок, частый смех
женщины, любезно улыбался, думал...
— Ого, вы кусаетесь? Нет, право же, он недюжинный, — примирительно заговорила она. — Я познакомилась с ним года
два тому назад, в Нижнем, он там не привился. Город меркантильный и ежегодно полтора месяца сходит с ума: все купцы, купцы, эдакие огромные, ярмарка,
женщины, потрясающие кутежи. Он там сильно пил, нажил какую-то болезнь. Я научила его как можно больше кушать сладостей, это совершенно излечивает от пьянства. А то он, знаете, в ресторанах философствовал за угощение…
Перешли в большую комнату, ее освещали белым огнем
две спиртовые лампы, поставленные на стол среди многочисленных тарелок, блюд, бутылок. Денисов взял Самгина за плечо и подвинул к небольшой, толстенькой
женщине в красном платье с черными бантиками на нем.
Там было тесно, крикливо, было много красивых, богато одетых
женщин, играл небольшой струнный оркестр, между столов плутали
две пары, и не сразу можно было понять, что они танцуют.
В пустоватой комнате голоса звучали неестественно громко и сердито, люди сидели вокруг стола, но разобщенно, разбитые на группки по
два, по три человека. На столе в облаке пара большой самовар, слышен запах углей, чай порывисто, угловато разливает черноволосая
женщина с большим жестким лицом, и кажется, что это от нее исходит запах углекислого газа.
Неточные совпадения
С полною достоверностью отвечать на этот вопрос, разумеется, нельзя, но если позволительно допустить в столь важном предмете догадки, то можно предположить одно из
двух: или что в Двоекурове, при немалом его росте (около трех аршин), предполагался какой-то особенный талант (например, нравиться
женщинам), которого он не оправдал, или что на него было возложено поручение, которого он, сробев, не выполнил.
— Я, напротив, полагаю, что эти
два вопроса неразрывно связаны, — сказал Песцов, — это ложный круг.
Женщина лишена прав по недостатку образования, а недостаток образования происходит от отсутствия прав. — Надо не забывать того, что порабощение
женщин так велико и старо, что мы часто не хотим понимать ту пучину, которая отделяет их от нас, — говорил он.
— Какие
женщины! — сказал Вронский, вспоминая Француженку и актрису, с которыми были в связи названные
два человека.
— Весь город об этом говорит, — сказала она. — Это невозможное положение. Она тает и тает. Он не понимает, что она одна из тех
женщин, которые не могут шутить своими чувствами. Одно из
двух: или увези он ее, энергически поступи, или дай развод. А это душит ее.
— Ну, уж извини меня. Ты знаешь, для меня все
женщины делятся на
два сорта… то есть нет… вернее: есть
женщины, и есть… Я прелестных падших созданий не видал и не увижу, а такие, как та крашеная Француженка у конторки, с завитками, — это для меня гадины, и все падшие — такие же.