Неточные совпадения
Она сказала это так сильно встряхнув
головой, что очки ее подскочили выше бровей. Вскоре Клим узнал и незаметно для себя привык думать, что
царь — это военный человек, очень злой и хитрый, недавно он «обманул весь народ».
Промчался обер-полицмейстер Власовский, держась за пояс кучера, а за ним, окруженный конвоем, торжественно проехал дядя
царя, великий князь Сергей. Хрисанф и Диомидов обнажили
головы. Самгин тоже невольно поднял к фуражке руку, но Маракуев, отвернувшись в сторону, упрекнул Хрисанфа...
Дергался звонарь так, что казалось — он висит в петле невидимой веревки, хочет освободиться от нее, мотает
головой, сухое длинное лицо его пухнет, наливается кровью, но чем дальше, тем более звучно славословит
царя послушная медь колоколов.
Царь, маленький, меньше губернатора, голубовато-серый, мягко подскакивал на краешке сидения экипажа, одной рукой упирался в колено, а другую механически поднимал к фуражке, равномерно кивал
головой направо, налево и улыбался, глядя в бесчисленные кругло открытые, зубастые рты, в красные от натуги лица. Он был очень молодой, чистенький, с красивым, мягким лицом, а улыбался — виновато.
Самгин сконфуженно вытер глаза, ускорил шаг и свернул в одну из улиц Кунавина, сплошь занятую публичными домами. Почти в каждом окне, чередуясь с трехцветными полосами флагов, торчали полуодетые женщины, показывая
голые плечи, груди, цинически перекликаясь из окна в окно. И, кроме флагов, все в улице было так обычно, как будто ничего не случилось, а
царь и восторг народа — сон.
Потом он должен был стоять более часа на кладбище, у могилы, вырытой в рыжей земле; один бок могилы узорно осыпался и напоминал беззубую челюсть нищей старухи. Адвокат Правдин сказал речь, смело доказывая закономерность явлений природы; поп говорил о
царе Давиде, гуслях его и о кроткой мудрости бога. Ветер неутомимо летал, посвистывая среди крестов и деревьев; над
головами людей бесстрашно и молниеносно мелькали стрижи; за церковью, под горою, сердито фыркала пароотводная труба водокачки.
— Да, правительство у нас бездарное,
царь — бессилен, — пробормотал он, осматривая рассеянно десятки сытых лиц; красноватые лица эти в дымном тумане напоминали арбузы, разрезанные пополам. От шума, запахов и водки немножко кружилась
голова.
Воронов нес портрет
царя, Лялечкин — икону в золоченом окладе; шляпа-котелок, привязанная шнурком за пуговицу пиджака, тоже болталась на груди его, он ее отталкивал иконой, а рядом с ним возвышалась лысая, в черных очках на мертвом лице
голова Ермолаева, он, должно быть, тоже пел или молился, зеленоватая борода его тряслась.
Мостовая была пестро украшена лохмотьями кумача, обрывками флагов, криво торчал обломок палки, воткнутый в щель между булыжником, около тумбы стоял, вниз
головой, портрет
царя.
— И очень просто быть пророками в двуглавом вашем государстве. Вы не замечаете, что у вашего орла огромная мужицкая
голова смотрит направо, а налево смотрит только маленькая
голова революционеров? Ну, так когда вы свернете
голову мужика налево, так вы увидите, каким он сделает себя
царем над вами!
Дуняша качалась на эстраде, точно в воздухе, — сзади ее возвышался в золотой раме
царь Александр Второй, упираясь бритым подбородком в золотую Дуняшину
голову.
— Это — ужасно, Клим! — воскликнула она, оправляя сетку на
голове, и черные драконы с рукавов халата всползли на плечи ее, на щеки. — Подумай: погибает твоя страна, и мы все должны спасать ее, чтобы спасти себя. Столыпин — честолюбец и глуп. Я видела этого человека, — нет, он — не вождь! И вот, глупый человек учит
царя!
Царя…
Думалось очень легко и бойко, но
голова кружилась сильнее, должно быть, потому, что теплый воздух был густо напитан духами. Публика бурно рукоплескала,
цари и жрец, оскалив зубы, благодарно кланялись в темноту зала плотному телу толпы, она тяжело шевелилась и рычала...
Крылатые обезьяны, птицы с
головами зверей, черти в форме жуков, рыб и птиц; около полуразрушенного шалаша испуганно скорчился святой Антоний, на него идут свинья, одетая женщиной обезьяна в смешном колпаке; всюду ползают различные гады; под столом, неведомо зачем стоящим в пустыне, спряталась
голая женщина; летают ведьмы; скелет какого-то животного играет на арфе; в воздухе летит или взвешен колокол; идет
царь с
головой кабана и рогами козла.
«Может быть,
царь с
головой кабана и есть Филипп, — подумал Самгин. — Этот Босх поступил с действительностью, как ребенок с игрушкой, — изломал ее и затем склеил куски, как ему хотелось. Чепуха. Это годится для фельетониста провинциальной газеты. Что сказал бы о Босхе Кутузов?»
Над широким, но невысоким шкафом висела олеография — портрет
царя Александра Третьего в шапке полицейского на
голове, отлично приспособленной к ношению густой, тяжелой бороды.
— Да у него и не видно головы-то, все только живот, начиная с цилиндра до сапог, — ответила женщина. — Смешно, что
царь — штатский, вроде купца, — говорила она. — И черное ведро на
голове — чего-нибудь другое надо бы для важности, хоть камилавку, как протопопы носят, а то у нас полицеймейстер красивее одет.
Комната служила, должно быть, какой-то канцелярией, две лампы висели под потолком, освещая
головы людей, на стенах — ‹документы› в рамках, на задней стене поясной портрет
царя.
— Его, Родзянку,
голым надо видеть, когда он купается, — удовлетворенно и как будто даже с гордостью сказал егерь. — Или, например, когда кушает, — тут он сам себе
царь и бог.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без
царя в
голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
На платформе раздалось Боже
Царя храни, потом крики: ура! и живио! Один из добровольцев, высокий, очень молодой человек с ввалившеюся грудью, особенно заметно кланялся, махая над
головой войлочною шляпой и букетом. За ним высовывались, кланяясь тоже, два офицера и пожилой человек с большой бородой в засаленной фуражке.
Что ежели, сестрица, // При красоте такой, и петь ты мастерица, // Ведь ты б у нас была царь-птица!» // Вещуньина с похвал вскружилась
голова, // От радости в зобу дыханье спёрло, — // И на приветливы Лисицыны слова // Ворона каркнула во всё воронье горло: // Сыр выпал — с ним была плутовка такова.
Тут ахнул
царь и весь звериный свет; // Повесил
головы Совет, // А Лев-старик поздненько спохватился, // Что Львёнок пустякам учился // И не добро он говорит;
«Да отчего же», Лев спросил: «скажи ты мне, // Они хвостами так и
головами машут?» — // «О, мудрый
царь!» Мужик ответствовал: «оне // От радости, тебя увидя, пляшут».