Неточные совпадения
Его рябое, остроносое лицо пестрело, покрываясь красными пятнами,
глаза гневно
сверкали; Клим боялся, что Варавка ударит его.
Но с этого дня он заболел острой враждой к Борису, а тот, быстро уловив это чувство, стал настойчиво разжигать его, высмеивая почти каждый шаг, каждое слово Клима. Прогулка на пароходе, очевидно, не успокоила Бориса, он остался таким же нервным, каким приехал из Москвы, так же подозрительно и сердито
сверкали его темные
глаза, а иногда вдруг им овладевала странная растерянность, усталость, он прекращал игру и уходил куда-то.
Он вдруг вспыхнул, даже уши его налились кровью. Гневно
сверкая глазами, он заговорил вполголоса...
Лицо у нее было оплакано, подбородок дрожал, но Климу казалось, что зеленоватые
глаза ее
сверкают злобно.
Появлялась Варвара, непричесанная, в ночных туфлях, в измятой блузе; мрачно
сверкая глазами, она минуту-две слушала рассказ Клима, исчезала и являлась снова.
Теперь Клим видел лицо Диомидова, видел его синеватые
глаза, они
сверкали ожесточенно, желтые усы сердито шевелились, подбородок дрожал.
Его лицо, надутое, как воздушный пузырь, казалось освещенным изнутри красным огнем, а уши были лиловые, точно у пьяницы;
глаза, узенькие, как два тире, изучали Варвару. С нелепой быстротой он бросал в рот себе бисквиты,
сверкал чиненными золотом зубами и пил содовую воду, подливая в нее херес. Мать, похожая на чопорную гувернантку из англичанок, занимала Варвару, рассказывая...
Он снова задумался, высоко подняв брови. В это утро он блестел более, чем всегда, и более крепок был запах одеколона, исходивший от него. Холеное лицо его солидно лоснилось,
сверкал перламутр ногтей. Только
глаза его играли вопросительно, как будто немножко тревожно.
Его не слушали. Рассеянные по комнате люди, выходя из сумрака, из углов, постепенно и как бы против воли своей, сдвигались к столу. Бритоголовый встал на ноги и оказался длинным, плоским и по фигуре похожим на Дьякона. Теперь Самгин видел его лицо, — лицо человека, как бы только что переболевшего какой-то тяжелой, иссушающей болезнью, собранное из мелких костей, обтянутое старчески желтой кожей; в темных глазницах
сверкали маленькие, узкие
глаза.
Толстое лицо его надувалось и опадало,
глаза, побелев, ледянисто
сверкали, и вся крупная, широкогрудая фигура, казалось, росла.
Сверкая желтыми белками
глаз, Григорий Ермолаев покрикивал на людей...
Издали по коридору медленно плыла Алина. В расстегнутой шубке, с шалью на плечах, со встрепанной прической, она казалась неестественно большой. Когда она подошла, Самгин почувствовал, что уговаривать ее бесполезно: лицо у нее было окостеневшее,
глаза провалились в темные глазницы, а зрачки как будто кипели,
сверкая бешенством.
В окно смотрело серебряное солнце, небо — такое же холодно голубое, каким оно было ночью, да и все вокруг так же успокоительно грустно, как вчера, только светлее раскрашено. Вдали на пригорке, пышно окутанном серебряной парчой, курились розоватым дымом трубы домов, по снегу на крышах ползли тени дыма,
сверкали в небе кресты и главы церквей, по белому полю тянулся обоз, темные маленькие лошади качали головами, шли толстые мужики в тулупах, — все было игрушечно мелкое и приятное
глазам.
Но тут из
глаз ее покатились слезы, и Самгин подумал, что плакать она — не умеет:
глаза открыты и ярко
сверкают, рот улыбается, она колотит себя кулаками по коленям и вся воинственно оживлена. Слезы ее — не настоящие, не нужны, это — не слезы боли, обиды. Она говорила низким голосом...
Он посмотрел на нее через плечо, — нет, она трезва, омытые слезами
глаза ее
сверкают ясно, а слова звучат уже твердо.
«Иноков, — сообразил Самгин, когда из-под козырька фуражки на него
сверкнули очень знакомые
глаза. — Это Иноков. С револьвером. Экспроприация».
Самгин, не вслушиваясь в ее слова, смотрел на ее лицо, — оно не стало менее красивым, но явилось в нем нечто незнакомое и почти жуткое: ослепительно
сверкали глаза, дрожали губы, выбрасывая приглушенные слова, и тряслись, побелев, кисти рук. Это продолжалось несколько секунд. Марина, разняв руки, уже улыбалась, хотя губы еще дрожали.
И, поглаживая животище, вздувшийся почти до подбородка, похлопывая его ладонью,
сверкая изумрудом на пальце и улыбочкой в
глазах, он докончил...
…Самгин сел к столу и начал писать, заказав слуге бутылку вина. Он не слышал, как Попов стучал в дверь, и поднял голову, когда дверь открылась. Размашисто бросив шляпу на стул, отирая платком отсыревшее лицо, Попов шел к столу, выкатив
глаза,
сверкая зубами.
Красное лицо его поблекло, прищуренные
глаза нехорошо
сверкнули.
Говорил очень высокий старик, с длинной остроконечной бородой, она опускалась с темного, костлявого лица, на котором
сверкали круглые, черные
глаза и вздрагивал острый нос.
Кошмарное знакомство становилось все теснее и тяжелей. Поручик Петров сидел плечо в плечо с Климом Самгиным, хлопал его ладонью по колену, толкал его локтем, плечом, радовался чему-то, и Самгин убеждался, что рядом с ним — человек ненормальный, невменяемый. Его узенькие, монгольские
глаза как-то неестественно прыгали в глазницах и
сверкали, точно рыбья чешуя. Самгин вспомнил поручика Трифонова, тот был менее опасен, простодушнее этого.
Вожеватов. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то. Старшую увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была… Как увидал, затрясся, заплакал даже — так две недели и стоял подле нее, за кинжал держался да
глазами сверкал, чтоб не подходил никто. Женился и уехал, да, говорят, не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем не иностранец, а шулер.