Неточные совпадения
О боге она говорила, точно о добром и хорошо знакомом ей старике, который живет
где-то близко и может делать все, что хочет, но часто делает не
так, как надо.
— Дронов
где-то вычитал, что тут действует «дух породы», что «
так хочет Венера». Черт их возьми, породу и Венеру, какое мне дело до них? Я не желаю чувствовать себя кобелем, у меня от этого тоска и мысли о самоубийстве, вот в чем дело!
Говорила она неохотно, как жена, которой скучно беседовать с мужем. В этот вечер она казалась старше лет на пять. Окутанная шалью, туго обтянувшей ее плечи, зябко скорчившись в кресле, она, чувствовал Клим, была
где-то далеко от него. Но это не мешало ему думать, что вот девушка некрасива, чужда, а все-таки хочется подойти к ней, положить голову на колени ей и еще раз испытать то необыкновенное, что он уже испытал однажды. В его памяти звучали слова Ромео и крик дяди Хрисанфа...
И все-таки чувствовал, что
где-то глубоко в нем застыло убеждение, что Лидия создана для особенной жизни и любви. Разбираться в чувстве к ней очень мешал широкий поток впечатлений, — поток, в котором Самгин кружился безвольно и все быстрее.
Он вышел в большую комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит.
Где-то живет отец, о котором он никогда не вспоминает,
так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
Кривобокая старуха Федосова говорила большими словами о сказочных людях, стоя
где-то в стороне и выше их, а этот чистенький старичок рассказывает о людях обыкновенных,
таких же маленьких, каков он сам, но рассказывает
так, что маленькие люди приобретают некую значительность, а иногда и красоту.
Где-то близко зазвучал рояль с
такой силой, что Самгин вздрогнул, а ротмистр, расправив пальцем дымящиеся усы, сказал с удовольствием...
Среди них особенно заметен был молчаливостью высокий, тощий Редозубов, человек с длинным лицом, скрытым в седоватой бороде, которая, начинаясь
где-то за ушами, росла из-под глаз, на шее и все-таки казалась фальшивой,
так же как прямые волосы, гладко лежавшие на его черепе, вызывали впечатление парика.
— Приведите Ермакова, — сказал печник
так слышно, как будто он был
где-то очень близко от Самгина.
Часы в столовой показывали полдень. Бухнуло еще два раза, но не
так мощно и
где-то в другом месте.
— Лидию кадеты до того напугали, что она даже лес хотела продать, а вчера уже советовалась со мной, не купить ли ей Отрадное Турчаниновых? Скучно даме. Отрадное — хорошая усадьба! У меня — закладная на нее… Старик Турчанинов умер в Ницце, наследник его
где-то заблудился… — Вздохнула и, замолчав, поджала губы
так, точно собиралась свистнуть. Потом, утверждая какое-то решение, сказала...
Где-то очень далеко, волком, заливисто выл пес, с голода или со страха.
Такая ночь едва ли возможна в культурных государствах Европы, — ночь, когда человек, находясь в сорока верстах от города, чувствует себя в центре пустыни.
Он представил себя богатым, живущим
где-то в маленькой уютной стране, может быть, в одной из республик Южной Америки или — как доктор Руссель — на островах Гаити. Он знает столько слов чужого языка, сколько необходимо знать их для неизбежного общения с туземцами. Нет надобности говорить обо всем и
так много, как это принято в России. У него обширная библиотека, он выписывает наиболее интересные русские книги и пишет свою книгу.
— Сюда приехал сотрудничек какой-то московской газеты, разнюхивает — как, что, кто — кого? Вероятно — сунется к вам. Советую — не принимайте. Это мне сообщил некто Пыльников, Аркашка, человечек всезнающий и болтливый, как бубенчик. Кандидат в «учителя жизни», — есть
такой род занятий, не зарегистрированный ремесленной управой. Из новгородских дворян, дядя его
где-то около Новгорода унитазы и урильники строит.
— Все находят, что старше.
Так и должно быть. На семнадцатом году у меня уже был ребенок. И я много работала. Отец ребенка — художник, теперь — говорят — почти знаменитый, он за границей
где-то, а тогда мы питались чаем и хлебом. Первая моя любовь — самая голодная.
«Да, — соображал Самгин. — Возможно, что
где-то действует Кутузов. Если не арестован в Москве в числе «семерки» ЦК. Еврейка эта, видимо, злое существо. Большевичка. Что
такое Шемякин? Таисья, конечно, уйдет к нему. Если он позовет ее. Нет, будет полезнее, если я займусь литературой. Газета не уйдет. Когда я приобрету имя в литературе, — можно будет подумать и о газете. Без Дронова. Да, да, без него…»
Но поутру, лежа в постели, раскуривая первую папиросу, он подумал, что Дронов — полезное животное. Вот, например, он умеет доставать
где-то замечательно вкусный табак. На новоселье подарил отличный пейзаж Крымова, и, вероятно, он же посоветовал Таисье подарить этюд Жуковского — сосны, голубые тени на снегу. Пышное лето,
такая же пышная зима.
Клим Иванович чувствовал себя
так, точно
где-то внутри его прорвался нарыв, который мешал ему дышать легко. С этим настроением легкости, смелости он вышел из Государственной думы, и через несколько дней, в этом же настроении, он говорил в гостиной известного адвоката...
Пропустив эти фразы мимо ушей, Самгин заговорил об отношении германцев к славянам и, говоря, вдруг заметил, что в нем быстро разгорается враждебное чувство к немцам. Он никогда не испытывал
такого чувства и был даже смущен тем, что оно пряталось, тлело
где-то в нем и вот вдруг вспыхнуло.
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не выходил на улицу в день 27 февраля. Один, в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у окна и смотрел во тьму позднего вечера, она в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом.
Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и
так же медленно опускались за крыши домов.
Неточные совпадения
Не успели отзвонить третий звон, как небо заволокло сплошь и раздался
такой оглушительный раскат грома, что все молящиеся вздрогнули; за первым ударом последовал второй, третий; затем послышался
где-то, не очень близко, набат.
Раздевшись, она вошла в спальню, но на лице ее не только не было того оживления, которое в бытность ее в Москве
так и брызгало из ее глаз и улыбки: напротив, теперь огонь казался потушенным в ней или
где-то далеко припрятанным.
Сначала он принялся угождать во всяких незаметных мелочах: рассмотрел внимательно чинку перьев, какими писал он, и, приготовивши несколько по образцу их, клал ему всякий раз их под руку; сдувал и сметал со стола его песок и табак; завел новую тряпку для его чернильницы; отыскал
где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо существовала в мире, и всякий раз клал ее возле него за минуту до окончания присутствия; чистил ему спину, если тот запачкал ее мелом у стены, — но все это осталось решительно без всякого замечания,
так, как будто ничего этого не было и делано.
Нельзя сказать наверно, точно ли пробудилось в нашем герое чувство любви, — даже сомнительно, чтобы господа
такого рода, то есть не
так чтобы толстые, однако ж и не то чтобы тонкие, способны были к любви; но при всем том здесь было что-то
такое странное, что-то в
таком роде, чего он сам не мог себе объяснить: ему показалось, как сам он потом сознавался, что весь бал, со всем своим говором и шумом, стал на несколько минут как будто
где-то вдали; скрыпки и трубы нарезывали
где-то за горами, и все подернулось туманом, похожим на небрежно замалеванное поле на картине.
В этом месте новый Виргилий почувствовал
такое благоговение, что никак не осмелился занести туда ногу и поворотил назад, показав свою спину, вытертую, как рогожка, с прилипнувшим
где-то куриным пером.