Неточные совпадения
Доктора повели спать
в мезонин, где жил Томилин. Варавка, держа его под мышки, толкал
в спину головою, а отец шел впереди с зажженной свечой. Но через минуту он вбежал
в столовую, размахивая подсвечником, потеряв свечу, говоря почему-то вполголоса...
— Говорите не так громко,
в столовой кто-то есть…
Мать подошла к двери
в столовую и плотно притворила ее.
Однажды Клим пришел домой с урока у Томилина, когда уже кончили пить вечерний чай,
в столовой было темно и во всем доме так необычно тихо, что мальчик, раздевшись, остановился
в прихожей, скудно освещенной маленькой стенной лампой, и стал пугливо прислушиваться к этой подозрительной тишине.
— Оставь, кажется, кто-то пришел, — услышал он сухой шепот матери; чьи-то ноги тяжело шаркнули по полу, брякнула знакомым звуком медная дверца кафельной печки, и снова установилась тишина, подстрекая вслушаться
в нее. Шепот матери удивил Клима, она никому не говорила ты, кроме отца, а отец вчера уехал на лесопильный завод. Мальчик осторожно подвинулся к дверям
столовой, навстречу ему вздохнули тихие, усталые слова...
Она говорила быстро, ласково, зачем-то шаркала ногами и скрипела створкой двери, открывая и закрывая ее; затем, взяв Клима за плечо, с излишней силой втолкнула его
в столовую, зажгла свечу. Клим оглянулся,
в столовой никого не было,
в дверях соседней комнаты плотно сгустилась тьма.
Иногда, вечерами, если не было музыки, Варавка ходил под руку с матерью по
столовой или гостиной и урчал
в бороду...
Но
в дверях
столовой, оглянувшись, увидал, что Борис, опираясь руками о край стола, вздернув голову и прикусив губу, смотрит на него испуганно.
Похолодев от испуга, Клим стоял на лестнице, у него щекотало
в горле, слезы выкатывались из глаз, ему захотелось убежать
в сад, на двор, спрятаться; он подошел к двери крыльца, — ветер кропил дверь осенним дождем. Он постучал
в дверь кулаком, поцарапал ее ногтем, ощущая, что
в груди что-то сломилось, исчезло, опустошив его. Когда, пересилив себя, он вошел
в столовую, там уже танцевали кадриль, он отказался танцевать, подставил к роялю стул и стал играть кадриль
в четыре руки с Таней.
Мать и Варавка возвратились поздно, когда он уже спал. Его разбудил смех и шум, поднятый ими
в столовой, смеялись они, точно пьяные. Варавка все пробовал петь, а мать кричала...
Клим вскочил с постели, быстро оделся и выбежал
в столовую, но
в ней было темно, лампа горела только
в спальне матери. Варавка стоял
в двери, держась за косяки, точно распятый, он был
в халате и
в туфлях на голые ноги, мать торопливо куталась
в капот.
Когда Клим вышел
в столовую, он увидал мать, она безуспешно пыталась открыть окно, а среди комнаты стоял бедно одетый человек,
в грязных и длинных, до колен, сапогах, стоял он закинув голову, открыв рот, и сыпал на язык, высунутый, выгнутый лодочкой, белый порошок из бумажки.
Он внес
в столовую запах прелой кожи и еще какой-то другой, столь же тяжелый.
Вообще дядя был как-то пугающе случайным и чужим,
в столовой мебель потеряла при нем свой солидный вид, поблекли картины, многое, отяжелев, сделалось лишним и стесняющим.
Дома
в столовой ходил Варавка, нахмурясь, расчесывая бороду черной гребенкой; он встретил Клима вопросом...
Через несколько дней он снова почувствовал, что Лидия обокрала его.
В столовой после ужина мать, почему-то очень настойчиво, стала расспрашивать Лидию о том, что говорят во флигеле. Сидя у открытого окна
в сад, боком к Вере Петровне, девушка отвечала неохотно и не очень вежливо, но вдруг, круто повернувшись на стуле, она заговорила уже несколько раздраженно...
В доме было тихо, потом, как-то вдруг,
в столовой послышался негромкий смех, что-то звучно, как пощечина, шлепнулось, передвинули стул, и два женских голоса негромко запели.
Клим вышел
в столовую, там, у стола, глядя на огонь свечи, сидела Лидия, скрестив руки на груди, вытянув ноги.
Дома он застал Варавку и мать
в столовой, огромный стол был закидан массой бумаг, Варавка щелкал косточками счет и жужжал
в бороду...
Он плохо спал, встал рано, чувствуя себя полубольным, пошел
в столовую пить кофе и увидал там Варавку, который, готовясь к битве дня, грыз поджаренный хлеб, запивая его портвейном.
Часа через три брат разбудил его, заставил умыться и снова повел к Премировым. Клим шел безвольно, заботясь лишь о том, чтоб скрыть свое раздражение.
В столовой было тесно, звучали аккорды рояля, Марина кричала, притопывая ногой...
Ему вспомнилось, как однажды, войдя
в столовую, он увидал, что Марина, стоя
в своей комнате против Кутузова, бьет кулаком своей правой руки по ладони левой, говоря
в лицо бородатого студента...
— Ой, кажется, я вам юбку прожег, — воскликнул Кутузов, отодвигаясь от нее. Марина обернулась, увидела Клима и вышла
в столовую с таким же багровым лицом, какое было у нее сейчас.
Он перешел
в столовую, выпил чаю, одиноко посидел там, любуясь, как легко растут новые мысли, затем пошел гулять и незаметно для себя очутился у подъезда дома, где жила Нехаева.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери
в комнату брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук
в дверь, хотя
в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала
в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул
в столовую, там шагали Марина и Кутузов, плечо
в плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Пошли.
В столовой Туробоев жестом фокусника снял со стола бутылку вина, но Спивак взяла ее из руки Туробоева и поставила на пол. Клима внезапно ожег злой вопрос: почему жизнь швыряет ему под ноги таких женщин, как продажная Маргарита или Нехаева? Он вошел
в комнату брата последним и через несколько минут прервал спокойную беседу Кутузова и Туробоева, торопливо говоря то, что ему давно хотелось сказать...
Но Клим был уверен, что она не спросила, наверх его не позвали. Было скучно. После завтрака, как всегда,
в столовую спускался маленький Спивак...
Через несколько минут, перекатив
в столовую круглую тушу свою, он, быстро размешивая ложкой чай
в стакане, кричал...
В столовую шумно вбежала кругленькая Сомова, а за нею, точно идя вброд по скользким камням, осторожно шагал высокий юноша
в синих штанах,
в рубахе небеленого холста,
в каких-то сандалиях на босых ногах.
Дома он застал мать
в оживленной беседе со Спивак, они сидели
в столовой у окна, открытого
в сад; мать протянула Климу синий квадрат телеграммы, торопливо сказав...
Лютов возвратился минут через двадцать, забегал по
столовой, шевеля руками
в карманах, поблескивая косыми глазками, кривя губы.
Когда он и Лютов вышли
в столовую, Маракуев уже лежал, вытянувшись на диване, голый, а Макаров, засучив рукава, покрякивая, массировал ему грудь, живот, бока. Осторожно поворачивая шею, перекатывая по кожаной подушке влажную голову, Маракуев говорил, откашливаясь, бессвязно и негромко, как
в бреду...
— Лечат? Кого? — заговорил он громко, как
в столовой дяди Хрисанфа, и уже
в две-три минуты его окружило человек шесть темных людей. Они стояли молча и механически однообразно повертывали головы то туда, где огненные вихри заставляли трактиры подпрыгивать и падать, появляться и исчезать, то глядя
в рот Маракуева.
Лидия сидела
в столовой на диване, держа
в руках газету, но глядя через нее
в пол.
В столовой за завтраком сидел Варавка,
в синем с золотом китайском халате,
в татарской лиловой тюбетейке, — сидел, играя бородой, озабоченно фыркал и говорил...
Придя к себе, он запер дверь, лег и пролежал до вечернего чая, а когда вышел
в столовую, там, как часовой, ходила Спивак, тонкая и стройная после родов, с пополневшей грудью. Она поздоровалась с ласковым равнодушием старой знакомой, нашла, что Клим сильно похудел, и продолжала говорить Вере Петровне, сидевшей у самовара...
Иноков только что явился откуда-то из Оренбурга, из Тургайской области, был
в Красноводске, был
в Персии. Чудаковато одетый
в парусину, серый, весь как бы пропыленный до костей,
в сандалиях на босу ногу,
в широкополой, соломенной шляпе, длинноволосый, он стал похож на оживший портрет Робинзона Крузо с обложки дешевого издания этого евангелия непобедимых. Шагая по
столовой журавлиным шагом, он сдирал ногтем беленькие чешуйки кожи с обожженного носа и решительно говорил...
Но вдруг эти ухаживания разрешились неожиданной и почти грубой выходкой. Как-то вечером,
в столовой за чаем, Вера Петровна снисходительно поучала Лидию...
Одетый
в синий пиджак мохнатого драпа,
в тяжелые брюки, низко опустившиеся на тупоносые сапоги, Томилин ходил по
столовой, как по базару, отирал платком сильно потевшее, рыжее лицо, присматривался, прислушивался и лишь изредка бросал снисходительно коротенькие фразы. Когда Правдин, страстный театрал, крикнул кому-то...
Это было недели за две до того, как он, гонимый скукой, пришел к Варваре и удивленно остановился
в дверях
столовой, — у стола пред самоваром сидела с книгой
в руках Сомова, толстенькая и серая, точно самка снегиря.
Она уже явно ревновала его к Сомовой и, когда он приходил к ней, угощала его чаем не
в столовой, куда могла явиться нахлебница, а
в своей уютненькой комнате, как бы нарочито приспособленной для рассказов
в духе Мопассана.
— Ну, — живо! — вполголоса сказала Сомова, толкая его
в столовую; там сидела Варвара, непричесанная,
в широком пестром балахоне. Вскричав «Ай!» — она хотела убежать, но Сомова строго прикрикнула...
Он пошел к Варваре, надеясь услышать от нее что-нибудь о Лидии, и почувствовал себя оскорбленным, войдя
в столовую, увидав там за столом Лидию, против ее — Диомидова, а на диване Варвару.
В столовой, стены которой были обшиты светлым деревом, а на столе кипел никелированный самовар, женщина сказала...
— Вас, вас, — дважды кивнула она головою, исчезла, и через минуту
в столовую вошел незнакомый, очень высокий, длинноволосый человек.
«Каждый из них так или иначе подчеркивает себя», — сердито подумал Самгин, хотя и видел, что
в данном случае человек подчеркнут самой природой.
В столовую вкатилась Любаша, вся
в белом, точно одетая к причастью, но
в ночных туфлях на босую ногу.
В столовую влез как-то боком, точно
в трамвай, человек среднего роста, плотный, чернобородый, с влажными глазами и недовольным лицом.
— Ваша фамилия? — спросил его жандармский офицер и, отступив от кровати на шаг, встал рядом с человеком
в судейском мундире; сбоку от них стоял молодой солдат, подняв руку со свечой без подсвечника, освещая лицо Клима; дверь
в столовую закрывала фигура другого жандарма.
— Свети! — приказал тот солдату, развертывая бумаги.
В столовой зажгли лампу, и чей-то тихий голос сказал...
Чиновник усмехнулся и, покручивая усы, вышел
в столовую, офицер, отступив
в сторону, указал пальцем
в затылок его и предложил Климу...