Неточные совпадения
Он снял
очки, и на его маленьком, детском личике жалобно обнажились слепо выпученные рыжие глаза
в подушечках синеватых опухолей. Жена его водила Клима по комнатам, загроможденным мебелью, требовала столяров, печника, голые
руки и коленкор передника упростили ее. Клим неприязненно косился на ее округленный живот.
На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей; по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни;
в синеватой воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались
в воздух масляно блестевшие
руки; вечерами
в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно,
в три часа, безгрудая, тощая барышня
в розовом платье и круглых, темных
очках играла на пианино «Молитву девы», а
в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по воде косо влачилась за нею розовая тень.
А когда все это неистовое притихло, во двор вошел щеголеватый помощник полицейского пристава, сопровождаемый бритым человеком
в темных
очках, вошел, спросил у Клима документы, передал их
в руку человека
в очках, тот посмотрел на бумаги и, кивнув головой
в сторону ворот, сухо сказал...
Слезы текли скупо из его глаз, но все-таки он ослеп от них, снял
очки и спрятал лицо
в одеяло у ног Варвары. Он впервые плакал после дней детства, и хотя это было постыдно, а — хорошо: под слезами обнажался человек, каким Самгин не знал себя, и росло новое чувство близости к этой знакомой и незнакомой женщине. Ее горячая
рука гладила затылок, шею ему, он слышал прерывистый шепот...
Карандашик выскочил из его
рук и подкатился к ногам Самгина. Дронов несколько секунд смотрел на карандаш, точно ожидая, что он сам прыгнет с пола
в руку ему. Поняв, чего он ждет, Самгин откинулся на спинку стула и стал протирать
очки. Тогда Дронов поднял карандаш и покатил его Самгину.
Самгин встал, догадываясь, что этот хлыщеватый парень, играющий
в революцию, вероятно, попросит его о какой-нибудь услуге, а он не сумеет отказаться. Нахмурясь, поправив
очки, Самгин вышел
в столовую, Гогин, одетый во фланелевый костюм,
в белых ботинках, шагал по комнате, не улыбаясь, против обыкновения, он пожал
руку Самгина и, продолжая ходить, спросил скучным голосом...
Отделился и пошел навстречу Самгину жандарм, блестели его
очки;
в одной
руке он держал какие-то бумаги, пальцы другой дергали на груди шнур револьвера, а сбоку жандарма и на шаг впереди его шагал Судаков, натягивая обеими
руками картуз на лохматую голову; луна хорошо освещала его сухое, дерзкое лицо и медную пряжку ремня на животе; Самгин слышал его угрюмые слова...
Протянув
руку за
очками, Самгин наклонился так, что она съехала с его колен; тогда он встал и, шагая по комнате со стаканом вина
в руке, заговорил, еще не зная, что скажет...
«Кошмар, — думал он, глядя на Марину поверх
очков. — Почему я так откровенно говорю с ней? Я не понимаю ее, чувствую
в ней что-то неприятное. Почему же?» Он замолчал, а Марина, скрестив
руки на высокой груди, сказала негромко...
Ему казалось, что он весь запылился, выпачкан липкой паутиной; встряхиваясь, он ощупывал костюм, ловя на нем какие-то невидимые соринки, потом, вспомнив, что, по народному поверью, так «обирают» себя люди перед смертью, глубоко сунул
руки в карманы брюк, — от этого стало неловко идти, точно он связал себя. И, со стороны глядя, смешон, должно быть, человек, который шагает одиноко по безлюдной окраине, — шагает, сунув
руки в карманы, наблюдая судороги своей тени, маленький, плоский, серый, —
в очках.
«Вот», — вдруг решил Самгин, следуя за ней. Она дошла до маленького ресторана, пред ним горел газовый фонарь, по обе стороны двери — столики, за одним играли
в карты маленький, чем-то смешной солдатик и лысый человек с носом хищной птицы, на третьем стуле сидела толстая женщина, сверкали
очки на ее широком лице, сверкали вязальные спицы
в руках и серебряные волосы на голове.
Озябшими
руками Самгин снял
очки, протер стекла, оглянулся: маленькая комната, овальный стол, диван, три кресла и полдюжины мягких стульев малинового цвета у стен, шкаф с книгами, фисгармония, на стене большая репродукция с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина, с грубым лицом,
в объятиях змеи, толстой, как водосточная труба, голова змеи — на плече женщины.
— Содом и Гоморра! — дурашливо поздоровался он, встряхнув
руку Самгина, заглядывая под
очки его. Настроенный весело, он
в пять минут сообщил, что из прокуратуры его «попросили уйти» и что он теперь «свободный мальчик».
Все они среднего возраста, за тридцать, а одна старушка
в очках, седая, с капризно надутыми губами и с записной книжкой
в руке, — она действует книжкой, как веером, обмахивая темное маленькое личико.
Самгин сквозь
очки исподлобья посмотрел
в угол, там, среди лавров и пальм, возвышалась, как бы возносясь к потолку, незабвенная, шарообразная фигура, сиял красноватый пузырь лица, поблескивали остренькие глазки,
в правой
руке Бердников ‹держал› бокал вина, ладонью левой он шлепал
в свою грудь, — удары звучали мягко, точно по тесту.
Подошла дама
в золотых
очках, взяла его под
руку и молча повела куда-то.
Самгин не встречался с ним несколько месяцев, даже не вспоминал о нем, но однажды,
в фойе театра Грановской, во время антракта, Дронов наскочил на него, схватил за локоть, встряхнул
руку и, веселыми глазами глядя под
очки Самгина, выдыхая запах вина, быстро выразил радость встречи, рассказал, что утром приехал из Петрозаводска, занят поставками на Мурманскую дорогу.
Неточные совпадения
Дрожу, гляжу на лекаря: // Рукавчики засучены, // Грудь фартуком завешана, //
В одной
руке — широкий нож, //
В другой ручник — и кровь на нем, // А на носу
очки!
В сей утомительной прогулке // Проходит час-другой, и вот // У Харитонья
в переулке // Возок пред домом у ворот // Остановился. К старой тетке, // Четвертый год больной
в чахотке, // Они приехали теперь. // Им настежь отворяет дверь, //
В очках,
в изорванном кафтане, // С чулком
в руке, седой калмык. // Встречает их
в гостиной крик // Княжны, простертой на диване. // Старушки с плачем обнялись, // И восклицанья полились.
Карл Иваныч, с
очками на носу и книгой
в руке, сидел на своем обычном месте, между дверью и окошком.
Он сидит подле столика, на котором стоит кружок с парикмахером, бросавшим тень на его лицо;
в одной
руке он держит книгу, другая покоится на ручке кресел; подле него лежат часы с нарисованным егерем на циферблате, клетчатый платок, черная круглая табакерка, зеленый футляр для
очков, щипцы на лоточке.
Вожеватов. Еще как рад-то, сияет, как апельсин. Что смеху-то! Ведь он у нас чудак. Ему бы жениться поскорей да уехать
в свое именьишко, пока разговоры утихнут, так и Огудаловым хотелось; а он таскает Ларису на бульвар, ходит с ней под
руку, голову так высоко поднял, что того гляди наткнется на кого-нибудь. Да еще
очки надел зачем-то, а никогда их не носил. Кланяется — едва кивает; тон какой взял; прежде и не слыхать его было, а теперь все «я да я, я хочу, я желаю».