Слышал ли он или сам вел ничтожные разговоры, читал ли он или узнавал про подлость и бессмысленность людскую, он не ужасался как прежде: не спрашивал себя из чего хлопочут люди, когда всё так кратко и неизвестно, но вспоминал ее в том виде, в котором он видел ее последний раз, и все сомнения его исчезали, не потому, что она отвечала на вопросы, которые представлялись ему, но потому, что представление о ней переносило его мгновенно в другую, светлую область душевной деятельности, в которой не могло быть правого или виноватого,
в область красоты и любви, для которой стоило жить.
Огромное количество людей остается как бы слепорожденными или непробужденными
в области красоты, другие отрицают объективный смысл красоты, сводя ее к прихоти вкуса, к чистому субъективизму или «психологизму»; огромное количество людей способно скучать перед «Сикстиной» [Подобное отношение к любимому творению Достоевского продемонстрировал Л. Н. Толстой.
Неточные совпадения
Но как ни безупречна была,
в нравственном смысле, убежденная восторженность людей кружка, она
в то же время страдала существенным недостатком. У нее не было реальной почвы. Истина, добро,
красота — вот идеалы, к которым тяготели лучшие люди того времени, но, к сожалению, осуществления их они искали не
в жизни, а исключительно
в области искусства, одного беспримесного искусства.
Неестественность положения и колорита, суровое величие, отрешающее от земли и от земного, намеренное пренебрежение
красотою и изяществом — составляет аскетическое отрицание земной
красоты; образ — не картина: это слабый очерк, намек; но художественная натура итальянцев не могла долго удержаться
в пределах символического искусства и, развивая его далее и далее, ко времени Льва X, с своей стороны, вышла из преобразовательного искусства
в область чисто художественную.
Без напряжения, без усилия вступал он
в область идеала; его целомудренная душа во всякое время была готова предстать перед «святыню
красоты»; она ждала только привета, прикосновения другой души…
В последнее время, как вообще сила жизни отождествляется у нас с силою жизни «прекрасного хищного зверя», так и
в области любви возносится на высоту тот же «древний, прекрасный и свободный зверь, громким кличем призывающий к себе самку». У Толстого только очень редко чувствуется несомненная подчас
красота этого зверя, — например,
в молниеносном романе гусара Турбина-старшего со вдовушкою Анной Федоровной. Ярко чувствуется эта
красота у подлинных зверей.
— Именно причитаю, именно причитаю, потому что я долго слушал твою грубость, а
в моих устах дрожит хвала Творцу,
в Его прелестнейших творениях, и я… я на себе испытал возвышающее действие
красоты на высшие регистры моих способностей. Да-с;
область красы это самый высокий регистр, она всегда на меня действует. Не могу я видеть ваших затруднений; пусть Филетер остается при жене, а я вас сопровожду к супругу. Да, сейчас сопровожду.