Неточные совпадения
И тогда как солидные
люди шли
в сосредоточенном молчании или негромко переговариваясь, молодежь толкала, пошатывала их, перекликалась, посмеиваясь, поругиваясь, разглядывая чисто одетую публику у
музея бесцеремонно и даже дерзко.
Когда Самгин вышел на Красную площадь, на ней было пустынно, как бывает всегда по праздникам. Небо осело низко над Кремлем и рассыпалось тяжелыми хлопьями снега. На золотой чалме Ивана Великого снег не держался. У
музея торопливо шевырялась стая голубей свинцового цвета. Трудно было представить, что на этой площади, за час пред текущей минутой, топтались, вторгаясь
в Кремль, тысячи рабочих
людей, которым, наверное, ничего не известно из истории Кремля, Москвы, России.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели,
в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса
людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин днем ходил по
музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и вещи были упакованы
в заказанные ящики.
После тяжелой, жаркой сырости улиц было очень приятно ходить
в прохладе пустынных зал. Живопись не очень интересовала Самгина. Он смотрел на посещение
музеев и выставок как на обязанность культурного
человека, — обязанность, которая дает темы для бесед. Картины он обычно читал, как книги, и сам видел, что это обесцвечивает их.
Несколько дней он прожил плутая по
музеям, вечерами сидя
в театрах, испытывая приятное чувство независимости от множества
людей, населяющих огромный город.
Неточные совпадения
Когда я начинал новый труд, я совершенно не помнил о существовании «Записок одного молодого
человека» и как-то случайно попал на них
в British Museum'e, [Британском
музее (англ.).] перебирая русские журналы.
Свиньин воспет Пушкиным: «Вот и Свиньин, Российский Жук». Свиньин был
человек известный: писатель, коллекционер и владелец
музея. Впоследствии город переименовал Певческий переулок
в Свиньинский. [Теперь Астаховский.]
Воодушевившись, Петр Елисеич рассказывал о больших европейских городах, о
музеях, о разных чудесах техники и вообще о том, как живут другие
люди. Эти рассказы уносили Нюрочку
в какой-то волшебный мир, и она каждый раз решала про себя, что, как только вырастет большая, сейчас же уедет
в Париж или
в Америку. Слушая эту детскую болтовню, Петр Елисеич как-то грустно улыбался и молча гладил белокурую Нюрочкину головку.
А затем мгновение — прыжок через века, с + на — . Мне вспомнилась (очевидно, ассоциация по контрасту) — мне вдруг вспомнилась картина
в музее: их, тогдашний, двадцатых веков, проспект, оглушительно пестрая, путаная толчея
людей, колес, животных, афиш, деревьев, красок, птиц… И ведь, говорят, это на самом деле было — это могло быть. Мне показалось это так неправдоподобно, так нелепо, что я не выдержал и расхохотался вдруг.
— Нет, они не лишние, о нет! Они существуют для образца — для указания, чем я не должен быть. Собственно говоря — место им
в анатомических
музеях, там, где хранятся всевозможные уроды, различные болезненные уклонения от гармоничного…
В жизни, брат, ничего нет лишнего…
в ней даже я нужен! Только те
люди, у которых
в груди на месте умершего сердца — огромный нарыв мерзейшего самообожания, — только они — лишние… но и они нужны, хотя бы для того, чтобы я мог излить на них мою ненависть…