Неточные совпадения
Ветер брызгал
в лицо каплями дождя, тепленькими, точно слезы Нехаевой. Клим взял извозчика и, спрятавшись под кожаным верхом экипажа, возмущенно подумал, что Лидия становится для него наваждением, болезнью, мешает жить.
В тихой, темной улице его догнал Дьякон, наклонился, молча заглянул
в его
лицо и пошел рядом, наклонясь, спрятав руки
в карманы, как ходят против
ветра. Потом вдруг спросил, говоря прямо
в ухо Самгина...
Через два часа Клим Самгин сидел на скамье
в парке санатории, пред ним
в кресле на колесах развалился Варавка, вздувшийся, как огромный пузырь, синее
лицо его, похожее на созревший нарыв, лоснилось, медвежьи глаза смотрели тускло, и было
в них что-то сонное, тупое.
Ветер поднимал дыбом поредевшие волосы на его голове, перебирал пряди седой бороды, борода лежала на животе, который поднялся уже к подбородку его. Задыхаясь, свистящим голосом он понукал Самгина...
С этого момента Самгину стало казаться, что у всех запасных открытые рты и
лица людей, которые задыхаются. От
ветра, пыли, бабьего воя, пьяных песен и непрерывной, бессмысленной ругани кружилась голова. Он вошел на паперть церкви; на ступенях торчали какие-то однообразно-спокойные люди и среди них старичок с медалью на шее, тот, который сидел
в купе вместе с Климом.
Самгин чувствовал себя
в потоке мелких мыслей, они проносились, как пыльный
ветер по комнате,
в которой открыты окна и двери. Он подумал, что
лицо Марины мало подвижно, яркие губы ее улыбаются всегда снисходительно и насмешливо; главное
в этом
лице — игра бровей, она поднимает и опускает их, то — обе сразу, то — одну правую, и тогда левый глаз ее блестит хитро. То, что говорит Марина, не так заразительно, как мотив: почему она так говорит?
Сереньким днем он шел из окружного суда;
ветер бестолково и сердито кружил по улице, точно он искал места — где спрятаться, дул
в лицо,
в ухо,
в затылок, обрывал последние листья с деревьев, гонял их по улице вместе с холодной пылью, прятал под ворота. Эта бессмысленная игра вызывала неприятные сравнения, и Самгин, наклонив голову, шел быстро.
Но вот из-за кулис, под яростный грохот и вой оркестра, выскочило десятка три искусно раздетых девиц,
в такт задорной музыки они начали выбрасывать из ворохов кружев и разноцветных лент голые ноги; каждая из них была похожа на огромный махровый цветок, ноги их трепетали, как пестики
в лепестках, девицы носились по сцене с такой быстротой, что, казалось, у всех одно и то же ярко накрашенное, соблазнительно улыбающееся
лицо и что их гоняет по сцене бешеный
ветер.
В пекарне становилось все тише, на печи кто-то уже храпел и выл, как бы вторя гулкому вою
ветра в трубе. Семь человек за столом сдвинулись теснее, двое положили головы на стол, пузатый самовар возвышался над ними величественно и смешно. Вспыхивали красные огоньки папирос, освещая красивое
лицо Алексея, медные щеки Семена, чей-то длинный, птичий нос.
За время, которое он провел
в суде, погода изменилась: с моря влетал сырой
ветер, предвестник осени, гнал над крышами домов грязноватые облака, как бы стараясь затискать их
в коридор Литейного проспекта,
ветер толкал людей
в груди,
в лица,
в спины, но люди, не обращая внимания на его хлопоты, быстро шли встречу друг другу, исчезали
в дворах и воротах домов.
Неточные совпадения
И
в это же время, как бы одолев препятствия,
ветер посыпал снег с крыш вагонов, затрепал каким-то железным оторванным листом, и впереди плачевно и мрачно заревел густой свисток паровоза. Весь ужас метели показался ей еще более прекрасен теперь. Он сказал то самое, чего желала ее душа, но чего она боялась рассудком. Она ничего не отвечала, и на
лице ее он видел борьбу.
Случалось, что петлей якорной цепи его сшибало с ног, ударяя о палубу, что не придержанный у кнека [Кнек (кнехт) — чугунная или деревянная тумба, кнехты могут быть расположены по парно для закрепления швартовых — канатов, которыми судно крепится к причалу.] канат вырывался из рук, сдирая с ладоней кожу, что
ветер бил его по
лицу мокрым углом паруса с вшитым
в него железным кольцом, и, короче сказать, вся работа являлась пыткой, требующей пристального внимания, но, как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его
лица.
— Я люблю, — продолжал Раскольников, но с таким видом, как будто вовсе не об уличном пении говорил, — я люблю, как поют под шарманку
в холодный, темный и сырой осенний вечер, непременно
в сырой, когда у всех прохожих бледно-зеленые и больные
лица; или, еще лучше, когда снег мокрый падает, совсем прямо, без
ветру, знаете? а сквозь него фонари с газом блистают…
Ветер хлынул неистово
в его тесную каморку и как бы морозным инеем облепил ему
лицо и прикрытую одною рубашкой грудь.
Он не слыхал, // Как подымался жадный вал, // Ему подошвы подмывая, // Как дождь ему
в лицо хлестал, // Как
ветер, буйно завывая, // С него и шляпу вдруг сорвал.