Неточные совпадения
Клим не поверил. Но когда горели дома на окраине города и Томилин привел Клима смотреть на пожар, мальчик повторил свой вопрос.
В густой толпе зрителей никто не хотел качать
воду, полицейские выхватывали из толпы за шиворот людей, бедно одетых, и кулаками гнали их к машинам.
Другой доктор, старик Вильямсон, сидел у стола, щурясь на огонь свечи, и осторожно писал что-то, Вера Петровна размешивала
в стакане мутную
воду, бегала горничная с куском льда на тарелке и молотком
в руке.
Разглядывая искаженное отражение своего лица, Люба ударила по нему веткой, подождала, пока оно снова возникло
в зеленоватой
воде, ударила еще и отвернулась.
Вскочила и, быстро пробежав по бревнам, исчезла, а Клим еще долго сидел на корме лодки, глядя
в ленивую
воду, подавленный скукой, еще не испытанной им, ничего не желая, но догадываясь, сквозь скуку, что нехорошо быть похожим на людей, которых он знал.
Судорожным движением всего тела Клим отполз подальше от этих опасных рук, но, как только он отполз, руки и голова Бориса исчезли, на взволнованной
воде качалась только черная каракулевая шапка, плавали свинцовые кусочки льда и вставали горбики
воды, красноватые
в лучах заката.
Клим смотрел, как
вода, успокаиваясь, текла
в одну сторону, играя шапкой Бориса, смотрел и бормотал...
Ужас, испытанный Климом
в те минуты, когда красные, цепкие руки, высовываясь из
воды, подвигались к нему, Клим прочно забыл; сцена гибели Бориса вспоминалась ему все более редко и лишь как неприятное сновидение. Но
в словах скептического человека было что-то назойливое, как будто они хотели утвердиться забавной, подмигивающей поговоркой...
Клим подошел к дяде, поклонился, протянул руку и опустил ее: Яков Самгин, держа
в одной руке стакан с
водой, пальцами другой скатывал из бумажки шарик и, облизывая губы, смотрел
в лицо племянника неестественно блестящим взглядом серых глаз с опухшими веками. Глотнув
воды, он поставил стакан на стол, бросил бумажный шарик на пол и, пожав руку племянника темной, костлявой рукой, спросил глухо...
Клим не ответил, наливая
воду в стакан, а выпив
воды, сказал...
Сквозь туман Клим видел свинцовый блеск
воды, железные решетки набережных, неуклюжие барки, погруженные
в черную
воду, как свиньи
в грязь.
Белый пепел падал на лицо и быстро таял, освежая кожу, Клим сердито сдувал капельки
воды с верхней губы и носа, ощущая, что несет
в себе угнетающую тяжесть, жуткое сновидение, которое не забудется никогда.
Тени колебались, как едва заметные отражения осенних облаков на темной
воде реки. Движение тьмы
в комнате, становясь из воображаемого действительным, углубляло печаль. Воображение, мешая и спать и думать, наполняло тьму однообразными звуками, эхом отдаленного звона или поющими звуками скрипки, приглушенной сурдинкой. Черные стекла окна медленно линяли, принимая цвет олова.
Уверенный, что он сказал нечто едкое, остроумное, Клим захохотал, прикрыв глаза, а когда открыл их —
в комнате никого не было, кроме брата, наливавшего
воду из графина
в стакан.
— Что красивого
в массе
воды, бесплодно текущей на расстоянии шести десятков верст из озера
в море? Но признается, что Нева — красавица, тогда как я вижу ее скучной. Это дает мне право думать, что ее именуют красивой для прикрытия скуки.
В городском саду, по дорожке вокруг пруда, шагали медленно люди, над стеклянным кругом черной
воды лениво плыли негромкие голоса.
В саду стало тише, светлей, люди исчезли, растаяли; зеленоватая полоса лунного света отражалась черною
водою пруда, наполняя сад дремотной, необременяющей скукой. Быстро подошел человек
в желтом костюме, сел рядом с Климом, тяжко вздохнув, снял соломенную шляпу, вытер лоб ладонью, посмотрел на ладонь и сердито спросил...
Видел он и то, что его уединенные беседы с Лидией не нравятся матери. Варавка тоже хмурился, жевал бороду красными губами и говорил, что птицы вьют гнезда после того, как выучатся летать. От него веяло пыльной скукой, усталостью, ожесточением. Он являлся домой измятый, точно после драки. Втиснув тяжелое тело свое
в кожаное кресло, он пил зельтерскую
воду с коньяком, размачивал бороду и жаловался на городскую управу, на земство, на губернатора. Он говорил...
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь
в ушате
воды, совался из угла
в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи
в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
На
воде пруда, рядом с белым пятном его тужурки, вдруг явилось темное пятно, и
в ту же секунду бабий голос обиженно спросил его...
Сморкаясь и кашляя, Дронов плевал
в пруд, Клим заметил, что плевки аккуратно падают
в одну точку или слишком близко к ней, точкой этой была его, Клима, белая фуражка, отраженная на
воде.
И, плюнув
в темную
воду пруда, рассказал зачем-то...
Посидев еще минуты две, Клим простился и пошел домой. На повороте дорожки он оглянулся: Дронов еще сидел на скамье, согнувшись так, точно он собирался нырнуть
в темную
воду пруда. Клим Самгин с досадой ткнул землю тростью и пошел быстрее.
Быстро темнело.
В синеве, над рекою, повисли на тонких ниточках лучей три звезды и отразились
в темной
воде масляными каплями. На даче Алины зажгли огни
в двух окнах, из реки всплыло уродливо большое, квадратное лицо с желтыми, расплывшимися глазами, накрытое островерхим колпаком. Через несколько минут с крыльца дачи сошли на берег девушки, и Алина жалобно вскрикнула...
Клим чувствовал, что
в тишине, над беззвучным движением темной
воды, слова его звучат внушительно.
Лидия, брызнув
водою в лицо ее и гладя мокрой ладонью щеки свои, сказала...
Надвигалась гроза. Черная туча покрыла все вокруг непроницаемой тенью. Река исчезла, и только
в одном месте огонь из окна дачи Телепневой освещал густую
воду.
Все молчали, глядя на реку: по черной дороге бесшумно двигалась лодка, на носу ее горел и кудряво дымился светец, черный человек осторожно шевелил веслами, а другой, с длинным шестом
в руках, стоял согнувшись у борта и целился шестом
в отражение огня на
воде; отражение чудесно меняло формы, становясь похожим то на золотую рыбу с множеством плавников, то на глубокую, до дна реки, красную яму, куда человек с шестом хочет прыгнуть, но не решается.
Невыспавшиеся девицы стояли рядом, взапуски позевывая и вздрагивая от свежести утра. Розоватый парок поднимался с реки, и сквозь него, на светлой
воде, Клим видел знакомые лица девушек неразличимо похожими; Макаров,
в белой рубашке с расстегнутым воротом, с обнаженной шеей и встрепанными волосами, сидел на песке у ног девиц, напоминая надоевшую репродукцию с портрета мальчика-итальянца, премию к «Ниве». Самгин впервые заметил, что широкогрудая фигура Макарова так же клинообразна, как фигура бродяги Инокова.
Клим не видел темненького. Он не верил
в сома, который любит гречневую кашу. Но он видел, что все вокруг — верят, даже Туробоев и, кажется, Лютов. Должно быть, глазам было больно смотреть на сверкающую
воду, но все смотрели упорно, как бы стараясь проникнуть до дна реки. Это на минуту смутило Самгина: а — вдруг?
— Не попа-ал! — взвыл он плачевным волчьим воем, барахтаясь
в реке. Его красная рубаха вздулась на спине уродливым пузырем, судорожно мелькала над
водою деревяшка с высветленным железным кольцом на конце ее, он фыркал, болтал головою, с волос головы и бороды разлетались стеклянные брызги, он хватался одной рукой за корму лодки, а кулаком другой отчаянно колотил по борту и вопил, стонал...
Темное небо уже кипело звездами, воздух был напоен сыроватым теплом, казалось, что лес тает и растекается масляным паром. Ощутимо падала роса.
В густой темноте за рекою вспыхнул желтый огонек, быстро разгорелся
в костер и осветил маленькую, белую фигурку человека. Мерный плеск
воды нарушал безмолвие.
Лидию он встретил на другой день утром, она шла
в купальню, а он, выкупавшись, возвращался на дачу. Девушка вдруг встала пред ним, точно опустилась из воздуха. Обменявшись несколькими фразами о жарком утре, о температуре
воды, она спросила...
Ручной чижик, серенький с желтым, летал по комнате, точно душа дома; садился на цветы, щипал листья, качаясь на тоненькой ветке, трепеща крыльями; испуганный осою, которая, сердито жужжа, билась о стекло, влетал
в клетку и пил
воду, высоко задирая смешной носишко.
На дачах Варавки поселились незнакомые люди со множеством крикливых детей; по утрам река звучно плескалась о берег и стены купальни;
в синеватой
воде подпрыгивали, как пробки, головы людей, взмахивались
в воздух масляно блестевшие руки; вечерами
в лесу пели песни гимназисты и гимназистки, ежедневно,
в три часа, безгрудая, тощая барышня
в розовом платье и круглых, темных очках играла на пианино «Молитву девы», а
в четыре шла берегом на мельницу пить молоко, и по
воде косо влачилась за нею розовая тень.
Листья, сорванные ветром, мелькали
в воздухе, как летучие мыши, сыпался мелкий дождь, с крыш падали тяжелые капли, барабаня по шелку зонтика, сердито ворчала
вода в проржавевших водосточных трубах. Мокрые, хмуренькие домики смотрели на Клима заплаканными окнами. Он подумал, что
в таких домах удобно жить фальшивомонетчикам, приемщикам краденого и несчастным людям. Среди этих домов забыто торчали маленькие церковки.
Скучно булькала
вода в ручьях; дома, тесно прижавшиеся друг к другу, как будто боялись, размокнув, растаять, даже огонь фонарей казался жидким.
Клим посмотрел на людей, все они сидели молча; его сосед, нагнувшись, свертывал папиросу. Диомидов исчез. Закипала, булькая,
вода в котлах; усатая женщина полоскала
в корыте «сычуги», коровьи желудки, шипели сырые дрова
в печи. Дрожал и подпрыгивал огонь
в лампе, коптило надбитое стекло.
В сумраке люди казались бесформенными, неестественно громоздкими.
— Что это значит — мир, если посмотреть правильно? — спросил человек и нарисовал тремя пальцами
в воздухе петлю. — Мир есть земля, воздух,
вода, камень, дерево. Без человека — все это никуда не надобно.
Все сердитей кипела
вода в котлах, наполняя подвал тяжко пахучим паром.
— Глафира! Я же тебя просил: не мочи сычуги
в горячей
воде. Пользы от этого — нет, только вонь.
— Ну-с, что же будем делать? — резко спросил Макаров Лидию. — Горячей
воды нужно, белья. Нужно было отвезти его
в больницу, а не сюда…
В кухне на полу, пред большим тазом, сидел голый Диомидов, прижав левую руку ко груди, поддерживая ее правой. С мокрых волос его текла
вода, и казалось, что он тает, разлагается. Его очень белая кожа была выпачкана калом, покрыта синяками, изорвана ссадинами. Неверным жестом правой руки он зачерпнул горсть
воды, плеснул ее на лицо себе, на опухший глаз;
вода потекла по груди, не смывая с нее темных пятен.
Кухарка Анфимьевна стояла у плиты, следя, как
вода, вытекая из крана, фыркает и брызжет
в котел.
Осторожно разжав его руки, она пошла прочь. Самгин пьяными глазами проводил ее сквозь туман.
В комнате, где жила ее мать, она остановилась, опустив руки вдоль тела, наклонив голову, точно молясь. Дождь хлестал
в окна все яростнее, были слышны захлебывающиеся звуки
воды, стекавшей по водосточной трубе.
Оформилась она не скоро,
в один из ненастных дней не очень ласкового лета. Клим лежал на постели, кутаясь
в жидкое одеяло, набросив сверх его пальто. Хлестал по гулким крышам сердитый дождь, гремел гром, сотрясая здание гостиницы,
в щели окон свистел и фыркал мокрый ветер.
В трех местах с потолка на пол равномерно падали тяжелые капли
воды, от которой исходил запах клеевой краски и болотной гнили.
Глядя
в деревянный, из палубной рейки, потолок, он следил, как по щелям стекает
вода и, собираясь
в стеклянные, крупные шарики, падает на пол, образуя лужи.
—
В Крыму был один социалист, так он ходил босиком,
в парусиновой рубахе, без пояса, с расстегнутым воротом; лицо у него детское, хотя с бородкой, детское и обезьянье. Он возил
воду в бочке, одной старушке толстовке…
Через минуту вошла с графином
воды на подносе Анфимьевна; Сомова, наливая
воду в стакан, высоко подняла графин, и Клим слышал, как она что-то шепчет сквозь бульканье
воды. Он испуганно оглянулся.
— Достань порошки…
в кармане пальто, — говорила она, стуча зубами, и легла на постель, вытянув руки вдоль тела, сжав кулаки. — И —
воды. Запри дверь. — Вздохнув, она простонала...
Самгин ошеломленно опустил руки, пальто упало на пол, путаясь
в нем ногами, он налил
в стакан
воды, подал ей порошок, наклонился над ее лицом.