Неточные совпадения
Мать и Варавка куда-то ушли, а Клим
вышел в сад и стал смотреть
в окно комнаты Лидии.
Когда Клим
вышел в столовую, он увидал мать, она безуспешно пыталась открыть
окно, а среди комнаты стоял бедно одетый человек,
в грязных и длинных, до колен, сапогах, стоял он закинув голову, открыв рот, и сыпал на язык, высунутый, выгнутый лодочкой, белый порошок из бумажки.
Дядя Яков действительно вел себя не совсем обычно. Он не заходил
в дом, здоровался с Климом рассеянно и как с незнакомым; он шагал по двору, как по улице, и, высоко подняв голову, выпятив кадык, украшенный седой щетиной, смотрел
в окна глазами чужого.
Выходил он из флигеля почти всегда
в полдень,
в жаркие часы, возвращался к вечеру, задумчиво склонив голову, сунув руки
в карманы толстых брюк цвета верблюжьей шерсти.
Без него
в комнате стало лучше. Клим, стоя у
окна, ощипывал листья бегонии и морщился, подавленный гневом, унижением. Услыхав
в прихожей голос Варавки, он тотчас
вышел к нему; стоя перед зеркалом, Варавка расчесывал гребенкой лисью бороду и делал гримасы...
Из флигеля
выходили, один за другим, темные люди с узлами, чемоданами
в руках, писатель вел под руку дядю Якова. Клим хотел выбежать на двор, проститься, но остался у
окна, вспомнив, что дядя давно уже не замечает его среди людей. Писатель подсадил дядю
в экипаж черного извозчика, дядя крикнул...
Клим Самгин решил не
выходить из комнаты, но горничная, подав кофе, сказала, что сейчас придут полотеры. Он взял книгу и перешел
в комнату брата. Дмитрия не было, у
окна стоял Туробоев
в студенческом сюртуке; барабаня пальцами по стеклу, он смотрел, как лениво вползает
в небо мохнатая туча дыма.
Он
вышел от нее очень поздно. Светила луна с той отчетливой ясностью, которая многое на земле обнажает как ненужное. Стеклянно хрустел сухой снег под ногами. Огромные дома смотрели друг на друга бельмами замороженных
окон; у ворот — черные туши дежурных дворников;
в пустоте неба заплуталось несколько звезд, не очень ярких. Все ясно.
Из-за угла
вышли под руку два студента, дружно насвистывая марш, один из них уперся ногами
в кирпичи панели и вступил
в беседу с бабой, мывшей стекла
окон, другой, дергая его вперед, уговаривал...
Клим ожидал, что жилище студента так же благоустроено, как сам Прейс, но оказалось, что Прейс живет
в небольшой комнатке,
окно которой
выходило на крышу сарая; комната тесно набита книгами,
в углу — койка, покрытая дешевым байковым одеялом, у двери — трехногий железный умывальник, такой же, какой был у Маргариты.
К удивлению Самгина все это кончилось для него не так, как он ожидал. Седой жандарм и товарищ прокурора
вышли в столовую с видом людей, которые поссорились; адъютант сел к столу и начал писать, судейский, остановясь у
окна, повернулся спиною ко всему, что происходило
в комнате. Но седой подошел к Любаше и негромко сказал...
— А когда мне было лет тринадцать, напротив нас чинили крышу, я сидела у
окна, — меня
в тот день наказали, — и мальчишка кровельщик делал мне гримасы. Потом другой кровельщик запел песню, мальчишка тоже стал петь, и — так хорошо
выходило у них. Но вдруг песня кончилась криком, коротеньким таким и резким, тотчас же шлепнулось, как подушка, — это упал на землю старший кровельщик, а мальчишка лег животом на железо и распластался, точно не человек, а — рисунок…
Повинуясь странному любопытству и точно не веря доктору, Самгин
вышел в сад, заглянул
в окно флигеля, — маленький пианист лежал на постели у
окна, почти упираясь подбородком
в грудь; казалось, что он, прищурив глаза, утонувшие
в темных ямах, непонятливо смотрит на ладони свои, сложенные ковшичками. Мебель из комнаты вынесли, и пустота ее очень убедительно показывала совершенное одиночество музыканта. Мухи ползали по лицу его.
Поцеловав его
в лоб, она исчезла, и, хотя это
вышло у нее как-то внезапно, Самгин был доволен, что она ушла. Он закурил папиросу и погасил огонь; на пол легла мутная полоса света от фонаря и темный крест рамы; вещи сомкнулись;
в комнате стало тесней, теплей. За
окном влажно вздыхал ветер, падал густой снег, город был не слышен, точно глубокой ночью.
«
В какие глупые положения попадаю», — подумал Самгин, оглядываясь. Бесшумно отворялись двери, торопливо бегали белые фигуры сиделок, от стены исходил запах лекарств,
в стекла
окна торкался ветер.
В коридор
вышел из палаты Макаров, развязывая на ходу завязки халата, взглянул на Клима, задумчиво спросил...
Говоря, она одевалась.
Вышли на двор. Марина заперла железную дверь большим старинным ключом и спрятала его
в муфту. Двор был маленький, тесный, и отовсюду на него смотрели
окна, странно стесняя Самгина.
Потом, закуривая,
вышел в соседнюю, неосвещенную комнату и, расхаживая
в сумраке мимо двух мутно-серых
окон, стал обдумывать. Несомненно, что
в речах Безбедова есть нечто от Марины. Она — тоже вне «суматохи» даже и тогда, когда физически находится среди людей, охваченных вихрем этой «суматохи». Самгин воспроизвел
в памяти картину собрания кружка людей, «взыскующих града», — его пригласила на собрание этого кружка Лидия Варавка.
В дом прошли через кухню, — у плиты суетилась маленькая, толстая старушка с быстрыми, очень светлыми глазами на темном лице;
вышли в зал, сыроватый и сумрачный, хотя его освещали два огромных
окна и дверь, открытая на террасу.
Самгин, мигая,
вышел в густой, задушенный кустарником сад;
в густоте зарослей, под липами, вытянулся длинный одноэтажный дом, с тремя колоннами по фасаду, с мезонином
в три
окна, облепленный маленькими пристройками, — они подпирали его с боков, влезали на крышу.
В этом доме кто-то жил, — на подоконниках мезонина стояли цветы. Зашли за угол, и оказалось, что дом стоит на пригорке и задний фасад его —
в два этажа. Захарий открыл маленькую дверь и посоветовал...
Самгин оглядывался. Комната была обставлена, как
в дорогом отеле, треть ее отделялась темно-синей драпировкой, за нею — широкая кровать, оттуда доносился очень сильный запах духов. Два открытых
окна выходили в небольшой старый сад, ограниченный стеною, сплошь покрытой плющом, вершины деревьев поднимались на высоту
окон, сладковато пахучая сырость втекала
в комнату,
в ней было сумрачно и душно. И
в духоте этой извивался тонкий, бабий голосок, вычерчивая словесные узоры...
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг,
вышел на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а река текла так медленно, как будто ей тяжело было уносить этот шум
в темную щель, прорванную ею
в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как бы стремясь растаять, отражения тусклых огней
в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
В тишине комнаты успокоительно звучал грудной голос женщины, она, явно стараясь развлечь его, говорила о пустяках, жаловалась, что
окна квартиры
выходят на двор и перед ними — стена.
Он остановил коня пред крыльцом двухэтажного дома,
в пять
окон на улицу, наличники украшены тонкой резьбой, голубые ставни разрисованы цветами и кажутся оклеенными обоями. На крыльцо
вышел большой бородатый человек и, кланяясь, ласково сказал...
Вышли в коридор, остановились
в углу около большого шкафа, высоко
в стене было вырезано квадратное
окно, из него на двери шкафа падал свет и отчетливо был слышен голос Ловцова...
Он хорошо помнил опыт Москвы пятого года и не
выходил на улицу
в день 27 февраля. Один,
в нетопленой комнате, освещенной жалким огоньком огарка стеариновой свечи, он стоял у
окна и смотрел во тьму позднего вечера, она
в двух местах зловеще, докрасна раскалена была заревами пожаров и как будто плавилась, зарева росли, растекались, угрожая раскалить весь воздух над городом. Где-то далеко не торопясь вползали вверх разноцветные огненные шарики ракет и так же медленно опускались за крыши домов.
Неточные совпадения
Дорогой,
в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же как
в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он
вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал
в неярком свете, падающем из
окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами,
в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще
в то время как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
«Для Бетси еще рано», подумала она и, взглянув
в окно, увидела карету и высовывающуюся из нее черную шляпу и столь знакомые ей уши Алексея Александровича. «Вот некстати; неужели ночевать?» подумала она, и ей так показалось ужасно и страшно всё, что могло от этого
выйти, что она, ни минуты не задумываясь, с веселым и сияющим лицом
вышла к ним навстречу и, чувствуя
в себе присутствие уже знакомого ей духа лжи и обмана, тотчас же отдалась этому духу и начала говорить, сама не зная, что скажет.
После обеда Сергей Иванович сел со своею чашкой кофе у
окна в гостиной, продолжая начатый разговор с братом и поглядывая на дверь, из которой должны были
выйти дети, собиравшиеся за грибами.
Стали мы болтать о том, о сем… Вдруг, смотрю, Казбич вздрогнул, переменился
в лице — и к
окну; но
окно, к несчастию,
выходило на задворье.
Наконец — уж Бог знает откуда он явился, только не из
окна, потому что оно не отворялось, а должно быть, он
вышел в стеклянную дверь, что за колонной, — наконец, говорю я, видим мы, сходит кто-то с балкона…