Неточные совпадения
Писатель был страстным охотником и любил восхищаться природой. Жмурясь, улыбаясь, подчеркивая
слова множеством мелких жестов, он рассказывал о целомудренных березках, о задумчивой тишине лесных оврагов, о скромных цветах полей и звонком пении птиц, рассказывал так, как будто он первый увидал и услышал все это. Двигая в
воздухе ладонями, как рыба плавниками, он умилялся...
Улыбаясь, играя пальцами руки его, жадно глотая
воздух, она шептала эти необычные
слова, и Клим, не сомневаясь в их искренности, думал: не всякий может похвастаться тем, что вызвал такую любовь!
Климу стало неловко. От выпитой водки и странных стихов дьякона он вдруг почувствовал прилив грусти: прозрачная и легкая, как синий
воздух солнечного дня поздней осени, она, не отягощая, вызывала желание говорить всем приятные
слова. Он и говорил, стоя с рюмкой в руках против дьякона, который, согнувшись, смотрел под ноги ему.
Строгая, чистая комната Лидии пропитана запахом скверного табака и ваксы; от сапогов Дьякона пахнет дегтем, от белобрысого юноши — помадой, а иконописец Одинцов источает запах тухлых яиц. Люди так надышали, что огонь лампы горит тускло и, в сизом
воздухе, размахивая руками, Маракуев на все лады произносит удивительно емкое, в его устах,
слово...
Он — в углу, слева от окна, плотно занавешенного куском темной материи, он вскакивает со стула, сжав кулаки, разгребает руками густой
воздух, грозит пальцем в потолок, он пьянеет от своих
слов, покачивается и, задыхаясь, размахнув руками, стоит несколько секунд молча и точно распятый.
Дмитрий начал рассказывать нехотя, тяжеловато, но скоро оживился, заговорил торопливо, растягивая и подчеркивая отдельные
слова, разрубая
воздух ребром ладони. Клим догадался, что брат пытается воспроизвести характер чужой речи, и нашел, что это не удается ему.
Варвара явилась после одиннадцати часов. Он услышал ее шаги на лестнице и сам отпер дверь пред нею, а когда она, не раздеваясь, не сказав ни
слова, прошла в свою комнату, он, видя, как неверно она шагает, как ее руки ловят
воздух, с минуту стоял в прихожей, чувствуя себя оскорбленным.
— Смерти я не боюсь, но устал умирать, — хрипел Спивак, тоненькая шея вытягивалась из ключиц, а голова как будто хотела оторваться. Каждое его
слово требовало вздоха, и Самгин видел, как жадно губы его всасывают солнечный
воздух. Страшен был этот сосущий трепет губ и еще страшнее полубезумная и жалобная улыбка темных, глубоко провалившихся глаз.
Он взвизгивал и точно читал заголовки конспекта, бессвязно выкрикивая их. Руки его были коротки сравнительно с туловищем, он расталкивал
воздух локтями, а кисти его болтались, как вывихнутые. Кутузов, покуривая, негромко, неохотно и кратко возражал ему. Клим не слышал его и досадовал — очень хотелось знать, что говорит Кутузов. Многогласие всегда несколько притупляло внимание Самгина, и он уже не столько следил за
словами, сколько за игрою физиономий.
Самгин глубоко вдыхал сыроватый и даже как будто теплый
воздух, прислушиваясь к шороху снега, различая в нем десятки и сотни разноголосых, разноречивых
слов. Сзади зашумело; это Лютов, вставая, задел рукою тарелку с яблоками, и два или три из них шлепнулись на пол.
В седой бороде хорошо был виден толстогубый, яркий рот, говорил протопоп как-то не шевеля губами, и, должно быть, от этого
слова его, круглые и внятные, плавали в
воздухе, точно пузыри.
Поп говорил отрывисто, делая большие паузы, повторяя
слова и, видимо, с трудом находя их. Шумно всасывал
воздух, растирал синеватые щеки, взмахивал головой, как длинноволосый, и после каждого взмаха щупал остриженную голову, задумывался и молчал, глядя в пол. Медлительный Мартын писал все быстрее, убеждая Клима, что он не считается с диктантом Гапона.
Все-таки он вспомнил, что, когда умирал Спивак и над трубой флигеля струился гретый
воздух, Варвара, заметив это едва уловимое глазом колебание прозрачности, заставила его почувствовать тоже что-то неуловимое
словами.
«Да, вот и меня так же», — неотвязно вертелась одна и та же мысль, в одних и тех же
словах, холодных, как сухой и звонкий морозный
воздух кладбища. Потом Ногайцев долго и охотно бросал в могилу мерзлые комья земли, а Орехова бросила один, — но большой. Дронов стоял, сунув шапку под мышку, руки в карманы пальто, и красными глазами смотрел под ноги себе.
— Дармоеды-ы, — завывал он и матерно ругался, за это, по жалобе обывателей, его вызвали в полицию, но, просидев там трое суток, на четвертые рано утром, он снова пронзительно завыл. — Дармоеды-ы, — бесовы дети-и… — И снова понеслись в
воздухе запретные
слова.
Около эстрады стоял, с бокалом в руке, депутат Думы Воляй-Марков, прозванный Медным Всадником за его сходство с царем Петром, — стоял и, пронзая пальцем
воздух над плечом своим, говорил что-то, но слышно было не его
слова, а
слова человечка, небольшого, рядом с Марковым.
Все громче звучала медная мелодия гимна Франции, в
воздухе колебался ворчливый гул, и на него иронически ненужно ложились
слова егеря...
Неточные совпадения
— Ну, слушайте же, что такое эти мертвые души, — сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких
словах вся обратилась в слух: ушки ее вытянулись сами собою, она приподнялась, почти не сидя и не держась на диване, и, несмотря на то что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа на легкий пух, который вот так и полетит на
воздух от дуновенья.
Какое странное, и манящее, и несущее, и чудесное в
слове: дорога! и как чудна она сама, эта дорога: ясный день, осенние листья, холодный
воздух… покрепче в дорожную шинель, шапку на уши, тесней и уютней прижмемся к углу!
— Господи Иисусе Христе! Мати пресвятая богородица! Отцу и сыну и святому духу… — вдыхая в себя
воздух, твердил он с различными интонациями и сокращениями, свойственными только тем, которые часто повторяют эти
слова.
Эти
слова были сигналом. Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались на
воздухе. Бедный оратор, накликавший сам на свою шею беду, выскочил из кафтана, за который было его ухватили, в одном пегом и узком камзоле, схватил за ноги Бульбу и жалким голосом молил:
«Лонгрен, — донеслось к нему глухо, как с крыши — сидящему внутри дома, — спаси!» Тогда, набрав
воздуха и глубоко вздохнув, чтобы не потерялось в ветре ни одного
слова, Лонгрен крикнул: