Неточные совпадения
Клим решил говорить возможно меньше и держаться в стороне от бешеного стада маленьких извергов. Их назойливое любопытство было безжалостно, и первые дни Клим
видел себя пойманной птицей,
у которой выщипывают перья, прежде чем свернуть ей шею. Он чувствовал опасность потерять
себя среди однообразных мальчиков; почти неразличимые, они всасывали его, стремились сделать незаметной частицей своей массы.
Клим почувствовал
себя умиленным. Забавно было
видеть, что такой длинный человек и такая огромная старуха живут в игрушечном домике, в чистеньких комнатах, где много цветов, а
у стены на маленьком, овальном столике торжественно лежит скрипка в футляре. Макарова уложили на постель в уютной, солнечной комнате. Злобин неуклюже сел на стул и говорил...
Она ушла, прежде чем он успел ответить ей. Конечно, она шутила, это Клим
видел по лицу ее. Но и в форме шутки ее слова взволновали его. Откуда, из каких наблюдений могла родиться
у нее такая оскорбительная мысль? Клим долго, напряженно искал в
себе: являлось ли
у него сожаление, о котором догадывается Лидия? Не нашел и решил объясниться с нею. Но в течение двух дней он не выбрал времени для объяснения, а на третий пошел к Макарову, отягченный намерением, не совсем ясным ему.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим
видел, что этот клинообразный парень чувствует
себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь в ушате воды, совался из угла в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
— Ты не понимаешь. Он ведь
у меня слепенький к
себе самому. Он
себя не
видит. Ему — поводырь нужен, нянька нужна, вот я при нем в этой должности… Лида, попроси отца… впрочем — нет, не надо!
— Нет, — сказал Клим и, сняв очки, протирая стекла, наклонил голову. Он знал, что лицо
у него злое, и ему не хотелось, чтоб мать
видела это. Он чувствовал
себя обманутым, обокраденным. Обманывали его все: наемная Маргарита, чахоточная Нехаева, обманывает и Лидия, представляясь не той, какова она на самом деле, наконец обманула и Спивак, он уже не может думать о ней так хорошо, как думал за час перед этим.
Они хохотали, кричали, Лютов возил его по улицам в широких санях, запряженных быстрейшими лошадями, и Клим
видел, как столбы телеграфа, подпрыгивая в небо, размешивают в нем звезды, точно кусочки апельсинной корки в крюшоне. Это продолжалось четверо суток, а затем Самгин, лежа
у себя дома в постели, вспоминал отдельные моменты длительного кошмара.
— Индивидуалистическое настроение некоторых тоже не бесполезно, может быть, под ним прячется Сократово углубление в самого
себя и оборона против софистов. Нет, молодежь
у нас интересно растет и много обещает. Весьма примечательно, что упрямая проповедь Льва Толстого не находит среди юношей учеников и апостолов, не находит, как
видим.
Учился он автоматически, без увлечения, уже сознавая, что сделал ошибку, избрав юридический факультет. Он не представлял
себя адвокатом, произносящим речи в защиту убийц, поджигателей, мошенников.
У него вообще не было позыва к оправданию людей, которых он
видел выдуманными, двуличными и так или иначе мешавшими жить ему, человеку своеобразного духовного строя и даже как бы другой расы.
— А ты уверена, что каждую субботу обязательно захочешь
видеть у себя чужих людей? Нет, это преждевременно.
Женщина умела искусно и убедительно показать, что она —
у себя и не
видит, не чувствует зрителей.
Эту картинную смерть Самгин
видел с отчетливой ясностью, но она тоже не поразила его, он даже отметил, что мертвый кочегар стал еще больше. Но после крика женщины
у Самгина помутилось в глазах, все последующее он уже
видел, точно сквозь туман и далеко от
себя. Совершенно необъяснима была мучительная медленность происходившего, — глаза
видели, что каждая минута пересыщена движением, а все-таки создавалось впечатление медленности.
Он снова начал о том, как тяжело ему в городе. Над полем, сжимая его, уже густел синий сумрак, город покрывали огненные облака, звучал благовест ко всенощной. Самгин, сняв очки, протирал их, хотя они в этом не нуждались, и
видел пред
собою простую, покорную, нежную женщину. «Какой ты не русский, — печально говорит она, прижимаясь к нему. — Мечты нет
у тебя, лирики нет, все рассуждаешь».
Снова стало тихо; певец запел следующий куплет; казалось, что голос его стал еще более сильным и уничтожающим, Самгина пошатывало,
у него дрожали ноги, судорожно сжималось горло; он ясно
видел вокруг
себя напряженные, ожидающие лица, и ни одно из них не казалось ему пьяным, а из угла, от большого человека плыли над их головами гремящие слова...
Самгин внимательно наблюдал, сидя в углу на кушетке и пережевывая хлеб с ветчиной. Он
видел, что Макаров ведет
себя, как хозяин в доме, взял с рояля свечу, зажег ее, спросил
у Дуняши бумаги и чернил и ушел с нею. Алина, покашливая, глубоко вздыхала, как будто поднимала и не могла поднять какие-то тяжести. Поставив локти на стол, опираясь скулами на ладони, она спрашивала Судакова...
«В этом есть доля истины — слишком много пошлых мелочей вносят они в жизнь. С меня довольно одной комнаты. Я — сыт сам
собою и не нуждаюсь в людях, в приемах, в болтовне о книгах, театре. И я достаточно много
видел всякой бессмыслицы,
у меня есть право не обращать внимания на нее. Уеду в провинцию…»
— И очень просто быть пророками в двуглавом вашем государстве. Вы не замечаете, что
у вашего орла огромная мужицкая голова смотрит направо, а налево смотрит только маленькая голова революционеров? Ну, так когда вы свернете голову мужика налево, так вы
увидите, каким он сделает
себя царем над вами!
— Да, тяжелое время, — согласился Самгин. В номере
у себя он прилег на диван, закурил и снова начал обдумывать Марину. Чувствовал он
себя очень странно; казалось, что голова наполнена теплым туманом и туман отравляет тело слабостью, точно после горячей ванны. Марину он
видел пред
собой так четко, как будто она сидела в кресле
у стола.
Заставляя
себя любезно улыбаться, он присматривался к Дуняше с тревогой и
видел: щеки
у нее побледнели, брови нахмурены; закусив губу, прищурясь, она смотрела на огонь лампы, из глаз ее текли слезинки. Она судорожно позванивала чайной ложкой по бутылке.
Он
видел, что распятие торчит в углу дивана вниз головой и что Марина, замолчав, тщательно намазывает бисквит вареньем. Эти мелочи заставили Самгина почувствовать
себя разочарованным, точно Марина отняла
у него какую-то смутную надежду.
Самгин почувствовал, что он теряет сознание, встал, упираясь руками в стену, шагнул, ударился обо что-то гулкое, как пустой шкаф. Белые облака колебались пред глазами, и глазам было больно, как будто горячая пыль набилась в них. Он зажег спичку,
увидел дверь, погасил огонек и, вытолкнув
себя за дверь, едва удержался на ногах, — все вокруг колебалось, шумело, и ноги были мягкие, точно
у пьяного.
У него неожиданно возник — точно подкрался откуда-то из темного уголка мозга — вопрос: чего хотела Марина, крикнув ему: «Ох, да иди, что ли!» Хотела она, чтобы он ушел, или — чтоб остался с нею? Прямого ответа на этот вопрос он не искал, понимая, что, если Марина захочет, — она заставит быть ее любовником. Завтра же заставит. И тут он снова унизительно
видел себя рядом с нею пред зеркалом.
Он нехорошо возбуждался.
У него тряслись плечи, он совал голову вперед, желтоватое рыхлое лицо его снова окаменело, глаза ослепленно мигали, губы, вспухнув, шевелились, красные, неприятно влажные. Тонкий голос взвизгивал, прерывался, в словах кипело бешенство. Самгин, чувствуя
себя отвратительно, даже опустил голову, чтоб не
видеть пред
собою противную дрожь этого жидкого тела.
Самгин сидел на крайнем стуле
у прохода и хорошо
видел пред
собою пять рядов внимательных затылков женщин и мужчин. Люди первых рядов сидели не очень густо, разделенные пустотами, за спиною Самгина их было еще меньше. На хорах не более полусотни безмолвных.
— Приглашали. Мой муж декорации писал,
у нас актеры стаями бывали, ну и я — постоянно в театре, за кулисами. Не нравятся мне актеры, все — герои. И в трезвом виде, и пьяные. По-моему, даже дети
видят себя вернее, чем люди этого ремесла, а уж лучше детей никто не умеет мечтать о
себе.
— Разве мужик может верить им?
Видел ты когда-нибудь с их стороны заботу об нас? Одна
у них забота — шкуру драть с мужика. Какую выгоду
себе получил? Нам от них — нет выгоды, есть только убыток силы.
Самгин приподнял голову и в ногах
у себя увидел другую; черная, она была вставлена между офицерских погон на очень толстые, широкие плечи.
Неточные совпадения
Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он
у нас стал таков, как изволишь его
видеть. Не угодно ль, мой батюшка, взять на
себя труд и посмотреть, как он
у нас выучен?
— Состояние
у меня, благодарение богу, изрядное. Командовал-с; стало быть, не растратил, а умножил-с. Следственно, какие есть насчет этого законы — те знаю, а новых издавать не желаю. Конечно, многие на моем месте понеслись бы в атаку, а может быть, даже устроили бы бомбардировку, но я человек простой и утешения для
себя в атаках не вижу-с!
Долго ли, коротко ли они так жили, только в начале 1776 года в тот самый кабак, где они в свободное время благодушествовали, зашел бригадир. Зашел, выпил косушку, спросил целовальника, много ли прибавляется пьяниц, но в это самое время
увидел Аленку и почувствовал, что язык
у него прилип к гортани. Однако при народе объявить о том посовестился, а вышел на улицу и поманил за
собой Аленку.
Она благодарна была отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она
видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна
собою. Она никак не ожидала, чтоб
у нее нашлась эта сила задержать где-то в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
— Разве я не
вижу, как ты
себя поставил с женою? Я слышал, как
у вас вопрос первой важности — поедешь ли ты или нет на два дня на охоту. Всё это хорошо как идиллия, но на целую жизнь этого не хватит. Мужчина должен быть независим,
у него есть свои мужские интересы. Мужчина должен быть мужествен, — сказал Облонский, отворяя ворота.