Неточные совпадения
Климу давно и хорошо знакомы были припадки красноречия Варавки, они особенно сильно поражали его во дни усталости от деловой
жизни. Клим
видел, что с Варавкой на улицах люди раскланиваются все более почтительно, и знал, что
в домах говорят о нем все хуже, злее. Он приметил также странное совпадение: чем больше и хуже говорили о Варавке
в городе, тем более неукротимо и обильно он философствовал дома.
— Знакома я с ним шесть лет, живу второй год, но
вижу редко, потому что он все прыгает во все стороны от меня. Влетит, как шмель, покружится, пожужжит немножко и вдруг: «Люба, завтра я
в Херсон еду». Merci, monsieur. Mais — pourquoi? [Благодарю вас. Но — зачем? (франц.)] Милые мои, — ужасно нелепо и даже горестно
в нашей деревне по-французски говорить, а — хочется! Вероятно, для углубления нелепости хочется, а может, для того, чтоб напомнить себе о другом, о другой
жизни.
— Из этой штуки можно сделать много различных вещей. Художник вырежет из нее и черта и ангела. А, как
видите, почтенное полено это уже загнило, лежа здесь. Но его еще можно сжечь
в печи. Гниение — бесполезно и постыдно, горение дает некоторое количество тепла. Понятна аллегория? Я — за то, чтоб одарить
жизнь теплом и светом, чтоб раскалить ее.
— Ведь эта уже одряхлела, изжита,
в ней есть даже что-то безумное. Я не могу поверить, чтоб мещанская пошлость нашей
жизни окончательно изуродовала женщину, хотя из нее сделали вешалку для дорогих платьев, безделушек, стихов. Но я
вижу таких женщин, которые не хотят — пойми! — не хотят любви или же разбрасывают ее, как ненужное.
Он
видел, что общий строй ее мысли сроден «кутузовщине», и
в то же время все, что говорила она, казалось ему словами чужого человека, наблюдающего явления
жизни издалека, со стороны.
— А знаете, — сказал он, усевшись
в пролетку, — большинство задохнувшихся, растоптанных — из так называемой чистой публики… Городские и — молодежь. Да. Мне это один полицейский врач сказал, родственник мой. Коллеги, медики, то же говорят. Да я и сам
видел.
В борьбе за
жизнь одолевают те, которые попроще. Действующие инстинктивно…
Клим впервые
видел так близко и
в такой массе народ, о котором он с детства столь много слышал споров и читал десятки печальных повестей о его трудной
жизни.
Все, что Дронов рассказывал о
жизни города, отзывалось непрерывно кипевшей злостью и сожалением, что из этой злости нельзя извлечь пользу, невозможно превратить ее
в газетные строки. Злая пыль повестей хроникера и отталкивала Самгина, рисуя
жизнь медленным потоком скучной пошлости, и привлекала, позволяя ему
видеть себя не похожим на людей, создающих эту пошлость. Но все же он раза два заметил Дронову...
Любаша бесцеремонно прервала эту речь, предложив дяде Мише покушать. Он молча согласился, сел к столу, взял кусок ржаного хлеба, налил стакан молока, но затем встал и пошел по комнате, отыскивая, куда сунуть окурок папиросы. Эти поиски тотчас упростили его
в глазах Самгина, он уже не мало
видел людей,
жизнь которых стесняют окурки и разные иные мелочи, стесняют, разоблачая
в них обыкновенное человечье и будничное.
—
В логике есть закон исключенного третьего, — говорил он, — но мы
видим, что
жизнь строится не по логике. Например: разве логична проповедь гуманизма, если признать борьбу за
жизнь неустранимой? Однако вот вы и гуманизм не проповедуете, но и за горло не хватаете никого.
Но она не обратила внимания на эти слова. Опьяняемая непрерывностью движения, обилием и разнообразием людей, криками, треском колес по булыжнику мостовой, грохотом железа, скрипом дерева, она сама говорила фразы, не совсем обыкновенные
в ее устах. Нашла, что город только красивая обложка книги, содержание которой — ярмарка, и что
жизнь становится величественной, когда
видишь, как работают тысячи людей.
— Конечно, смешно, — согласился постоялец, — но, ей-богу, под смешным словом мысли у меня серьезные. Как я прошел и прохожу широкий слой
жизни, так я вполне
вижу, что людей, не умеющих управлять
жизнью, никому не жаль и все понимают, что хотя он и министр, но — бесполезность! И только любопытство, все равно как будто убит неизвестный, взглянут на труп, поболтают малость о причине уничтожения и отправляются кому куда нужно: на службу,
в трактиры, а кто — по чужим квартирам, по воровским делам.
В этот вечер она была особенно нежна с ним и как-то грустно нежна. Изредка, но все чаще, Самгин чувствовал, что ее примиренность с
жизнью, покорность взятым на себя обязанностям передается и ему, заражает и его. Но тут он открыл
в ней черту, раньше не замеченную им и родственную Нехаевой: она тоже обладала способностью смотреть на людей издалека и
видеть их маленькими, противоречивыми.
Затем наступили очень тяжелые дни. Мать как будто решила договорить все не сказанное ею за пятьдесят лет
жизни и часами говорила, оскорбленно надувая лиловые щеки. Клим заметил, что она почти всегда садится так, чтоб
видеть свое отражение
в зеркале, и вообще ведет себя так, как будто потеряла уверенность
в реальности своей.
В окно смотрели три звезды, вкрапленные
в голубоватое серебро лунного неба. Петь кончили, и точно от этого стало холодней. Самгин подошел к нарам, бесшумно лег, окутался с головой одеялом, чтоб не
видеть сквозь веки фосфорически светящегося лунного сумрака
в камере, и почувствовал, что его давит новый страшок, не похожий на тот, который он испытал на Невском; тогда пугала смерть, теперь —
жизнь.
Артиста этого он
видел на сцене театра
в царских одеждах трагического царя Бориса,
видел его безумным и страшным Олоферном, ужаснейшим царем Иваном Грозным при въезде его во Псков, — маленькой, кошмарной фигуркой с плетью
в руках, сидевшей криво на коне, над людями, которые кланялись
в ноги коню его;
видел гибким Мефистофелем, пламенным сарказмом над людями, над
жизнью; великолепно, поражающе изображал этот человек ужас безграничия власти.
«Свершилось, — думал Самгин, закрыв глаза и
видя слово это написанным как заголовок будущей статьи; слово даже заканчивалось знаком восклицания, но он стоял криво и был похож на знак вопроса. —
В данном случае похороны как бы знаменуют воскресение нормальной
жизни».
«
В этом есть доля истины — слишком много пошлых мелочей вносят они
в жизнь. С меня довольно одной комнаты. Я — сыт сам собою и не нуждаюсь
в людях,
в приемах,
в болтовне о книгах, театре. И я достаточно много
видел всякой бессмыслицы, у меня есть право не обращать внимания на нее. Уеду
в провинцию…»
— Бессонница! Месяца полтора.
В голове — дробь насыпана, знаете — почти
вижу: шарики катаются, ей-богу! Вы что молчите? Вы — не бойтесь, я — смирный! Все — ясно! Вы — раздражаете, я — усмиряю. «
Жизнь для
жизни нам дана», — как сказал какой-то Макарий, поэт. Не люблю я поэтов, писателей и всю вашу братию, — не люблю!
— Жили тесно, — продолжал Тагильский не спеша и как бы равнодушно. — Я неоднократно
видел… так сказать, взрывы страсти двух животных. На дворе,
в большой пристройке к трактиру, помещались подлые девки.
В двенадцать лет я начал онанировать, одна из девиц поймала меня на этом и обучила предпочитать нормальную половую
жизнь…
Самгин слушал его невнимательно, думая: конечно, хорошо бы
увидеть Бердникова на скамье подсудимых
в качестве подстрекателя к убийству! Думал о гостях, как легко подчиняются они толчкам
жизни, влиянию фактов, идей. Насколько он выше и независимее, чем они и вообще — люди, воспринимающие идеи, факты ненормально, болезненно.
«Мизантропия, углубленная до безумия. Нет, — каким должен быть вождь, Наполеон этих людей? Людей, которые
видят счастье
жизни только
в сытости?»
Неточные совпадения
Я, кажется, всхрапнул порядком. Откуда они набрали таких тюфяков и перин? даже вспотел. Кажется, они вчера мне подсунули чего-то за завтраком:
в голове до сих пор стучит. Здесь, как я
вижу, можно с приятностию проводить время. Я люблю радушие, и мне, признаюсь, больше нравится, если мне угождают от чистого сердца, а не то чтобы из интереса. А дочка городничего очень недурна, да и матушка такая, что еще можно бы… Нет, я не знаю, а мне, право, нравится такая
жизнь.
Прежде (это началось почти с детства и всё росло до полной возмужалости), когда он старался сделать что-нибудь такое, что сделало бы добро для всех, для человечества, для России, для всей деревни, он замечал, что мысли об этом были приятны, но сама деятельность всегда бывала нескладная, не было полной уверенности
в том, что дело необходимо нужно, и сама деятельность, казавшаяся сначала столь большою, всё уменьшаясь и уменьшаясь, сходила на-нет; теперь же, когда он после женитьбы стал более и более ограничиваться
жизнью для себя, он, хотя не испытывал более никакой радости при мысли о своей деятельности, чувствовал уверенность, что дело его необходимо,
видел, что оно спорится гораздо лучше, чем прежде, и что оно всё становится больше и больше.
Ревность Левина еще дальше ушла. Уже он
видел себя обманутым мужем,
в котором нуждаются жена и любовник только для того, чтобы доставлять им удобства
жизни и удовольствия… Но, несмотря на то, он любезно и гостеприимно расспрашивал Васеньку об его охотах, ружье, сапогах и согласился ехать завтра.
Это было не предположение, — она ясно
видела это
в том пронзительном свете, который открывал ей теперь смысл
жизни и людских отношений.
Левин был счастлив, но, вступив
в семейную
жизнь, он на каждом шагу
видел, что это было совсем не то, что он воображал.