Неточные совпадения
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не
поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением видел пред собою
другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его не бегали,
в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим передал рассказ Дронова отцу, — отец тоже непонятно обрадовался.
— Ты
в бабью любовь — не
верь. Ты помни, что баба не душой, а телом любит. Бабы — хитрые, ух! Злые. Они даже и
друг друга не любят, погляди-ко на улице, как они злобно да завистно глядят одна на
другую, это — от жадности все: каждая злится, что, кроме ее, еще
другие на земле живут.
— Очень имеют. Особенно — мелкие и которые часто
в руки берешь. Например — инструменты: одни любят вашу руку,
другие — нет. Хоть брось. Я вот не люблю одну актрису, а она дала мне починить старинную шкатулку, пустяки починка. Не
поверите: я долго бился — не мог справиться. Не поддается шкатулка. То палец порежу, то кожу прищемлю, клеем ожегся. Так и не починил. Потому что шкатулка знала: не люблю я хозяйку ее.
К постели подошли двое толстых и стали переворачивать Самгина с боку на бок. Через некоторое время один из них, похожий на торговца солеными грибами из Охотного ряда, оказался Дмитрием, а
другой — доктором из таких, какие бывают
в книгах Жюль Верна, они всегда ошибаются, и
верить им — нельзя. Самгин закрыл глаза, оба они исчезли.
Он понимал, что на его глазах идея революции воплощается
в реальные формы, что, может быть, завтра же, под окнами его комнаты, люди начнут убивать
друг друга, но он все-таки не хотел
верить в это, не мог допустить этого.
— Я здесь с утра до вечера, а нередко и ночую;
в доме у меня — пустовато, да и грусти много, — говорила Марина тоном старого доверчивого
друга, но Самгин, помня, какой грубой, напористой была она, — не
верил ей.
— И не воспитывайте меня анархистом, — анархизм воспитывается именно бессилием власти, да-с! Только гимназисты
верят, что воспитывают — идеи. Чепуха! Церковь две тысячи лет внушает: «возлюбите
друг друга», «да единомыслием исповемы» — как там она поет? Черта два — единомыслие, когда у меня дом —
в один этаж, а у соседа —
в три! — неожиданно закончил он.
— Ну — довольно! Я тебе покаялась, исповедовалась, теперь ты знаешь, кто я. Уж разреши просить, чтобы все это — между нами.
В скромность, осторожность твою я, разумеется,
верю, знаю, что ты — конспиратор, умеешь молчать и о себе и о
других. Но — не проговорись как-нибудь случайно Валентину, Лидии.
— Нет, я вас не пущу, посидите со мной, познакомимся, может быть, даже понравимся
друг другу. Только —
верьте: Иван очень уважает вас, очень высоко ценит. А вам… тяжело будет одному
в эти первые часы, после похорон.
Неточные совпадения
Стародум. Благодарение Богу, что человечество найти защиту может!
Поверь мне,
друг мой, где государь мыслит, где знает он,
в чем его истинная слава, там человечеству не могут не возвращаться его права. Там все скоро ощутят, что каждый должен искать своего счастья и выгод
в том одном, что законно… и что угнетать рабством себе подобных беззаконно.
Стародум(приметя всех смятение). Что это значит? (К Софье.) Софьюшка,
друг мой, и ты мне кажешься
в смущении? Неужель мое намерение тебя огорчило? Я заступаю место отца твоего.
Поверь мне, что я знаю его права. Они нейдут далее, как отвращать несчастную склонность дочери, а выбор достойного человека зависит совершенно от ее сердца. Будь спокойна,
друг мой! Твой муж, тебя достойный, кто б он ни был, будет иметь во мне истинного
друга. Поди за кого хочешь.
И
поверишь ли,
друг? чем больше я размышляю, тем больше склоняюсь
в пользу законов средних.
«Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это
в детстве, и я радостно
поверил, потому что мне сказали то, что было у меня
в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих желаний. Это вывод разума. А любить
другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».
Вронский защищал Михайлова, но
в глубине души он
верил этому, потому что, по его понятию, человек
другого, низшего мира должен был завидовать.