Неточные совпадения
— Ну, пусть не так! — равнодушно соглашался Дмитрий, и Климу казалось, что, когда брат рассказывает даже именно так, как было, он все равно не верит в то, что говорит. Он знал множество глупых и смешных анекдотов, но рассказывал не смеясь, а как
бы даже конфузясь. Вообще в нем явилась непонятная Климу озабоченность, и людей на улицах он рассматривал таким испытующим взглядом, как
будто считал необходимым понять каждого из шестидесяти тысяч жителей города.
Ночь была холодно-влажная, черная; огни фонарей горели лениво и печально, как
бы потеряв надежду преодолеть густоту липкой тьмы. Климу было тягостно и ни о чем не думалось. Но вдруг снова мелькнула и оживила его мысль о том, что между Варавкой, Томилиным и Маргаритой чувствуется что-то сродное, все они поучают, предупреждают, пугают, и как
будто за храбростью их слов скрывается боязнь. Пред чем, пред кем? Не пред ним ли, человеком, который одиноко и безбоязненно идет в ночной тьме?
Пила и ела она как
бы насилуя себя, почти с отвращением, и было ясно, что это не игра, не кокетство. Ее тоненькие пальцы даже нож и вилку держали неумело, она брезгливо отщипывала маленькие кусочки хлеба, птичьи глаза ее смотрели на хлопья мякиша вопросительно, как
будто она думала: не горько ли это вещество, не ядовито ли?
Сам он не чувствовал позыва перевести беседу на эту тему. Низко опущенный абажур наполнял комнату оранжевым туманом. Темный потолок, испещренный трещинами, стены, покрытые кусками материи, рыжеватый ковер на полу — все это вызывало у Клима странное ощущение: он как
будто сидел в мешке. Было очень тепло и неестественно тихо. Лишь изредка доносился глухой гул, тогда вся комната вздрагивала и как
бы опускалась; должно быть, по улице ехал тяжело нагруженный воз.
«Урод. Чего боится? На первый раз закрыл
бы глаза, как
будто касторку принимает, вот и все».
— Как вы понимаете это? — выпытывала она, и всегда оказывалось, что Клим понимает не так, как следовало
бы, по ее мнению. Иногда она ставила вопросы как
будто в тоне упрека. Первый раз Клим почувствовал это, когда она спросила...
Один из них был важный: седовласый, вихрастый, с отвисшими щеками и все презирающим взглядом строго выпученных мутноватых глаз человека, утомленного славой. Он великолепно носил бархатную визитку, мягкие замшевые ботинки; под его подбородком бульдога завязан пышным бантом голубой галстух; страдая подагрой, он ходил так осторожно, как
будто и землю презирал. Пил и ел он много, говорил мало, и, чье
бы имя ни называли при нем, он, отмахиваясь тяжелой, синеватой кистью руки, возглашал барским, рокочущим басом...
Но через некоторое время Прейс рассказал Климу о стачке ткачей в Петербурге, рассказал с такой гордостью, как
будто он сам организовал эту стачку, и с таким восторгом, как
бы говорил о своем личном счастье.
— Нам известно о вас многое, вероятно — все! — перебил жандарм, а Самгин, снова чувствуя, что сказал лишнее, мысленно одобрил жандарма за то, что он помешал ему. Теперь он видел, что лицо офицера так необыкновенно подвижно, как
будто основой для мускулов его служили не кости, а хрящи: оно, потемнев еще более, все сдвинулось к носу, заострилось и было
бы смешным, если б глаза не смотрели тяжело и строго. Он продолжал, возвысив голос...
Косые глаза его бегали быстрее и тревожней, чем всегда, цепкие взгляды как
будто пытались сорвать маски с ряженых. Серое лицо потело, он стирал пот платком и встряхивал платок, точно стер им пыль. Самгин подумал, что гораздо более к лицу Лютова был
бы костюм приказного дьяка и не сабля в руке, а чернильница у пояса.
— Хорошо — приятно глядеть на вас, — говорила Анфимьевна, туго улыбаясь, сложив руки на животе. — Нехорошо только, что на разных квартирах живете, и дорого это, да и не закон
будто! Переехали
бы вы, Клим Иванович, в Любашину комнату.
— Он еще есть, — поправил доктор, размешивая сахар в стакане. — Он — есть, да! Нас, докторов, не удивишь, но этот умирает… корректно, так сказать. Как
будто собирается переехать на другую квартиру и — только. У него — должны
бы мозговые явления начаться, а он — ничего, рассуждает, как… как не надо.
Варвара подавленно замолчала тотчас же, как только отъехали от станции Коби. Она сидела, спрятав голову в плечи, лицо ее, вытянувшись, стало более острым. Она как
будто постарела, думает о страшном, и с таким напряжением, с каким вспоминают давно забытое, но такое, что необходимо сейчас же вспомнить. Клим ловил ее взгляд и видел в потемневших глазах сосредоточенный, сердитый блеск, а было
бы естественней видеть испуг или изумление.
— А — как же? Тут — женщина скромного вида ходила к Сомовой, Никонова как
будто. Потом господин Суслов и вообще… Знаете, Клим Иванович, вы
бы как-нибудь…
Фигура старика как
будто знакома, — если б не мальчик и не эта походка, его можно
бы принять за Дьякона, но Дьякон ходил тяжело и нагнув голову, а этот держит ее гордо и прямо, как слепой.
Самгину хотелось поговорить с Калитиным и вообще ближе познакомиться с этими людьми, узнать — в какой мере они понимают то, что делают. Он чувствовал, что студенты почему-то относятся к нему недоброжелательно, даже, кажется, иронически, а все остальные люди той части отряда, которая пользовалась кухней и заботами Анфимьевны, как
будто не замечают его. Теперь Клим понял, что, если б его не смущало отношение студентов, он давно
бы стоял ближе к рабочим.
Это было давно знакомо ему и могло
бы многое напомнить, но он отмахнулся от воспоминаний и молчал, ожидая, когда Марина обнаружит конечный смысл своих речей. Ровный, сочный ее голос вызывал у него состояние, подобное легкой дремоте, которая предвещает крепкий сон, приятное сновидение, но изредка он все-таки ощущал толчки недоверия. И странно было, что она как
будто спешит рассказать себя.
Самгин подумал, что все это следовало
бы сказать с некоторым задором или обидой, тревогой, а она сказала так, как
будто нехотя дразнила кого-то, а сказав — зевнула...
Он казался загримированным под кого-то, отмеченного историей, а брови нарочно выкрасил черной краской, как
бы для того, чтоб люди не думали,
будто он дорожит своим сходством с историческим человеком.
— Смерть уязвляет, дабы исцелить, а некоторый человек был
бы доволен бессмертием и на земле. Тут, Клим Иванович, выходит, что жизнь как
будто чья-то ошибка и несовершенна поэтому, а создал ее совершенный дух, как же тогда от совершенного-то несовершенное?
Он замолчал, поднял к губам стакан воды, но, сделав правой рукой такое движение, как
будто хотел окунуть в воду палец, — поставил стакан на место и продолжал более напряженно, даже как
бы сердито, но и безнадежно...
— Вечером, после пожара, он говорил… странно! Он как
будто старался внушить мне, что ты устроила меня рядом с ним намеренно, по признаку некоторого сродства наших характеров и как
бы в целях взаимного воспитания нашего…
— Поругались с Бердниковым? — тоном старого знакомого спросил он, усаживаясь в кресла, и, не ожидая ответа, заговорил, как
бы извиняясь: — Вышло так, как
будто я вас подвел. Но у меня дурацкое положение было: не познакомить вас с бандитом этим я — не мог, да притом, оказывается, он уже был у вас, чертов кум…
«Вероятно, шут своего квартала», — решил Самгин и, ускорив шаг, вышел на берег Сены. Над нею шум города стал гуще, а река текла так медленно, как
будто ей тяжело было уносить этот шум в темную щель, прорванную ею в нагромождении каменных домов. На черной воде дрожали, как
бы стремясь растаять, отражения тусклых огней в окнах. Черная баржа прилепилась к берегу, на борту ее стоял человек, щупая воду длинным шестом, с реки кто-то невидимый глухо говорил ему...
— Ну, и не говорите, — посоветовал Тагильский. При огне лицо его стало как
будто благообразнее: похудело, опали щеки, шире открылись глаза и как-то добродушно заершились усы. Если б он был выше ростом и не так толст, он был
бы похож на офицера какого-нибудь запасного батальона, размещенного в глухом уездном городе.
Да, у Краснова руки были странные, они все время, непрерывно, по-змеиному гибко двигались, как
будто не имея костей от плеч до пальцев. Двигались как
бы нерешительно, слепо, но пальцы цепко и безошибочно ловили все, что им нужно было: стакан вина, бисквит, чайную ложку. Движения этих рук значительно усиливали неприятное впечатление рассказа. На слова Юрина Краснов не обратил внимания; покачивая стакан, глядя невидимыми глазами на игру огня в красном вине, он продолжал все так же вполголоса, с трудом...
Боялся я, соседи не вспомнили
бы чего-нибудь про меня, да — нет, ничего
будто.
Приятно волнующее чувство не исчезало, а как
будто становилось все теплее, помогая думать смелее, живее, чем всегда. Самгин перешел в столовую, выпил стакан чаю, сочиняя план рассказа, который можно
бы печатать в новой газете. Дронов не являлся. И, ложась спать, Клим Иванович удовлетворенно подумал, что истекший день его жизни чрезвычайно значителен.
Люди обгоняли друг друга, выскакивали из дверей домов, магазинов, из-за углов улиц, и как
будто все они искали, куда
бы спрятаться от дождя, ветра.
— Ты — глуп, Дронов, — возразил Тагильский, как
будто трезвея, и, ударяя ладонью по ручке кресла, продолжал: — Если рядом со средневековым процессом об убийстве евреями воришки Ющинского, убитого наверняка воровкой Чеберяковой, поставить на суде дело по убийству Зотовой и привлечь к нему сначала в качестве свидетеля прокурора, зятя губернатора, — р-ручаюсь, что означенный свидетель превратился
бы в обвиняемого…
— А ты
будто не впутан? — спросил Фроленков, усмехаясь. — Вот, Клим Иваныч, видели, какой характерный мужичонка? Нет у него ни кола, ни двора, ничего ему не жалко, только
бы смутьянить! И ведь почти в каждом селе имеется один-два подобных, бездушных. Этот даже и в тюрьмах сиживал, и по этапам гоняли его, теперь обязан полицией безвыездно жить на родине. А он жить вовсе не умеет, только вредит. Беда деревне от эдаких.
— Осталось неизвестно, кто убил госпожу Зотову? Плохо работает ваша полиция. Наш Скотланд-ярд узнал
бы, о да! Замечательная была русская женщина, — одобрил он. — Несколько… как это говорится? — обре-ме-не-на знаниями, которые не имеют практического значения, но все-таки обладала сильным практическим умом. Это я замечаю у многих: русские как
будто стыдятся практики и прячут ее, орнаментируют религией, философией, этикой…
— Место — неуютное. Тоскливо. Смотришь вокруг, — говорил Дмитрий, — и возмущаешься идиотизмом власти, их дурацкими приемами гасить жизнь. Ну, а затем, присмотришься к этой пустынной земле, и как
будто почувствуешь ее жажду человека, — право! И вроде как
бы ветер шепчет тебе: «Ага, явился? Ну-ко, начинай…»