Неточные совпадения
Через час Клим Самгин вошел в кабинет патрона.
Большой, солидный человек, сидя у стола в халате, протянул ему
теплую, душистую
руку, пошевелил бровями и, пытливо глядя в лицо, спросил вполголоса...
«Уже решила», — подумал Самгин. Ему не нравилось лицо дома, не нравились слишком светлые комнаты, возмущала Марина. И уже совсем плохо почувствовал он себя, когда прибежал, наклоня голову, точно бык,
большой человек в
теплом пиджаке, подпоясанном широким ремнем, в валенках, облепленный с головы до ног перьями и сенной трухой. Он схватил
руки Марины, сунул в ее ладони лохматую голову и, целуя ладони ее, замычал.
— Бердников, Захарий Петров, — сказал он высоким, почти женским голосом. Пухлая, очень
теплая рука, сильно сжав
руку Самгина, дернула ее книзу, затем Бердников, приподняв полы сюртука, основательно уселся в кресло, вынул платок и крепко вытер
большое, рыхлое лицо свое как бы нарочно для того, чтоб оно стало виднее.
В конце концов было весьма приятно сидеть за столом в маленькой, уютной комнате, в
теплой, душистой тишине и слушать мягкий, густой голос красивой женщины. Она была бы еще красивей, если б лицо ее обладало
большей подвижностью, если б темные глаза ее были мягче.
Руки у нее тоже красивые и очень ловкие пальцы.
Неточные совпадения
Она не давала. Он взял сам и приложил к губам. Она не отнимала.
Рука была
тепла, мягка и чуть-чуть влажна. Он старался заглянуть ей в лицо — она отворачивалась все
больше.
«Егда кто от монахов ко Господу отыдет (сказано в
большом требнике), то учиненный монах (то есть для сего назначенный) отирает тело его
теплою водой, творя прежде губою (то есть греческою губкой) крест на челе скончавшегося, на персех, на
руках и на ногах и на коленах, вящше же ничто же».
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и
теплее. Подпоручик ощупью шел вдоль плетня, держась за него
руками, и дожидался, пока его глаза привыкнут к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту
большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал по грязи, и Ромашов услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана:
За темно-красными плотными занавесками
большим теплым пятном просвечивал свет лампы. «Милая, неужели ты не чувствуешь, как мне грустно, как я страдаю, как я люблю тебя!» прошептал Ромашов, делая плачущее лицо и крепко прижимая обе
руки к груди.
Наконец раздался тихий, густой звук
больших стенных часов, пробивших один раз. С некоторым беспокойством повернул он голову взглянуть на циферблат, но почти в ту же минуту отворилась задняя дверь, выходившая в коридор, и показался камердинер Алексей Егорович. Он нес в одной
руке теплое пальто, шарф и шляпу, а в другой серебряную тарелочку, на которой лежала записка.