Неточные совпадения
Огня в комнате не было, сумрак искажал фигуру Лютова, лишив ее ясных очертаний, а Лидия, в
белом, сидела у окна, и на кисее занавески видно было только ее курчавую, черную голову. Клим остановился в дверях за спиною Лютова и слушал...
Ушли и они. Хрустел песок. В комнате Варавки четко и быстро щелкали косточки счет. Красный
огонь на лодке горел далеко, у мельничной плотины. Клим, сидя на ступени террасы, смотрел, как в темноте исчезает
белая фигура девушки, и убеждал себя...
Самгин медленно поднялся, сел на диван. Он был одет, только сюртук и сапоги сняты. Хаос и запахи в комнате тотчас восстановили в памяти его пережитую ночь. Было темно. На столе среди бутылок двуцветным
огнем горела свеча, отражение
огня нелепо заключено внутри пустой бутылки
белого стекла. Макаров зажигал спички, они, вспыхнув, гасли. Он склонился над
огнем свечи, ткнул в него папиросой, погасил
огонь и выругался...
Преобладал раздражающий своей яркостью красный цвет; силу его еще более разжигала безличная податливость
белого, а угрюмые синие полосы не могли смягчить ослепляющий
огонь красного.
Недалеко взвилась, шипя, ракета и с треском лопнула, заглушив восторженное ура детей. Затем вспыхнул бенгальский
огонь, отсветы его растеклись, лицо Маракуева окрасилось в неестественно
белый, ртутный цвет, стало мертвенно зеленым и наконец багровым, точно с него содрали кожу.
Подойдя к столу, он выпил рюмку портвейна и, спрятав руки за спину, посмотрел в окно, на небо, на
белую звезду, уже едва заметную в голубом, на
огонь фонаря у ворот дома. В памяти неотвязно звучало...
Зеркала фантастически размножали всю эту массу жирной плоти, как бы таявшей в жарком блеске
огней, тоже бесчисленно умноженных
белым блеском зеркал.
Кутузов, задернув драпировку, снова явился в зеркале, большой,
белый, с лицом очень строгим и печальным. Провел обеими руками по остриженной голове и, погасив свет, исчез в темноте более густой, чем наполнявшая комнату Самгина. Клим, ступая на пальцы ног, встал и тоже подошел к незавешенному окну. Горит фонарь, как всегда, и, как всегда, — отблеск
огня на грязной, сырой стене.
Уже светало; перламутровое, очень высокое небо украшали розоватые облака. Войдя в столовую, Самгин увидал на
белой подушке освещенное
огнем лампы нечеловечье, точно из камня грубо вырезанное лицо с узкой щелочкой глаза, оно было еще страшнее, чем ночью.
В ярких
огнях шумно ликовали подпившие люди. Хмельной и почти горячий воздух, наполненный вкусными запахами, в минуту согрел Клима и усилил его аппетит. Но свободных столов не было, фигуры женщин и мужчин наполняли зал, как шрифт измятую страницу газеты. Самгин уже хотел уйти, но к нему, точно на коньках, подбежал
белый официант и ласково пригласил...
Он сжал подбородок кулаком так, что красная рука его
побелела, и хрипло заговорил, ловя глазами двуцветный язычок
огня свечи...
Перед нею — лампа под
белым абажуром, две стеариновые свечи, толстая книга в желтом переплете; лицо Лидии — зеленоватое, на нем отражается цвет клеенки; в стеклах очков дрожат
огни свеч; Лидия кажется выдуманной на страх людям.
Это было дома у Марины, в ее маленькой, уютной комнатке. Дверь на террасу — открыта, теплый ветер тихонько перебирал листья деревьев в саду; мелкие
белые облака паслись в небе, поглаживая луну, никель самовара на столе казался голубым, серые бабочки трепетали и гибли над
огнем, шелестели на розовом абажуре лампы. Марина — в широчайшем
белом капоте, — в широких его рукавах сверкают голые, сильные руки. Когда он пришел — она извинилась...
Чувствовалось, что Безбедов искренно огорчен, а не притворяется. Через полчаса
огонь погасили, двор опустел, дворник закрыл ворота; в память о неудачном пожаре остался горький запах дыма, лужи воды, обгоревшие доски и, в углу двора,
белый обшлаг рубахи Безбедова. А еще через полчаса Безбедов, вымытый, с мокрой головою и надутым, унылым лицом, сидел у Самгина, жадно пил пиво и, поглядывая в окно на первые звезды в черном небе, бормотал...
Когда он вышел из дома на площадь, впечатление пустоты исчезло, сквозь тьму и окаменевшие в ней деревья Летнего сада видно было тусклое пятно
белого здания, желтые пятна
огней за Невой.
Пусть он даже вовсе не думал тогда о заблудившихся путниках, как, может быть, не думает теперь сторож маяка о признательности женщины, сидящей на борту парохода и глядящей на вспышки далекого
белого огня, — но как радостно сблизить в мыслях две души, из которых одна оставила за собою бережный, нежный и бескорыстный след, а другая принимает этот дар с бесконечной любовью и преклонением.
Чернота на небе раскрыла рот и дыхнула
белым огнем; тотчас же опять загремел гром; едва он умолк, как молния блеснула так широко, что Егорушка сквозь щели рогожи увидел вдруг всю большую дорогу до самой дали, всех подводчиков и даже Кирюхину жилетку. Черные лохмотья слева уже поднимались кверху, и одно из них, грубое, неуклюжее, похожее на лапу с пальцами, тянулось к луне. Егорушка решил закрыть крепко глаза, не обращать внимания и ждать, когда все кончится.
Неточные совпадения
Нежная пленка
белой коры облепляла фосфор, и
огонь тух.
И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди
бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными
огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где дорога?
Оставшись в одном
белье, он тихо опустился на кровать, окрестил ее со всех сторон и, как видно было, с усилием — потому что он поморщился — поправил под рубашкой вериги. Посидев немного и заботливо осмотрев прорванное в некоторых местах
белье, он встал, с молитвой поднял свечу в уровень с кивотом, в котором стояло несколько образов, перекрестился на них и перевернул свечу
огнем вниз. Она с треском потухла.
Она вздрогнула, откинулась, замерла; потом резко вскочила с головокружительно падающим сердцем, вспыхнув неудержимыми слезами вдохновенного потрясения. «Секрет» в это время огибал небольшой мыс, держась к берегу углом левого борта; негромкая музыка лилась в голубом дне с
белой палубы под
огнем алого шелка; музыка ритмических переливов, переданных не совсем удачно известными всем словами:
Струя пены, отбрасываемая кормой корабля Грэя «Секрет», прошла через океан
белой чертой и погасла в блеске вечерних
огней Лисса. Корабль встал на рейде недалеко от маяка.