Голосу старика благосклонно вторил шелест листьев рябины за окном и задумчивый шумок угасавшего самовара. На блестящих изразцах печки колебались узорные тени листьев, потрескивал фитиль одной из трех
лампадок. Козлов передвигал по медному подносу чайной ложкой мохнатый трупик осы.
— В церкви бог живет. У людей горят лампы да свечи, а у бога
лампадки красненькие, зелененькие, синенькие, как глазочки. Ночью бог ходит по церкви, и с ним пресвятая богородица и Николай-угодничек — туп, туп, туп… А сторожу страшно, страшно! И-и, касатка, — добавила она, подражая своей матери. — А когда будет светопредставление, то все церкви унесутся на небо.
Паникадила и ставники одеты в черные, траурные чехлы,
лампадки мерцают тускло и робко, а солнце как будто умышленно минует церковные окна.