Цитаты со словом «голье»
— С прислугой осторожно! — предупреждал доктор Сомов, покачивая
головой, а на темени ее, в клочковатых волосах, светилась серая, круглая пустота.
— Если у мамы
голова болит.
— Простые, грубые игрушки нравились ему больше затейливых и дорогих, — быстро-быстро и захлебываясь словами, говорил отец; бабушка, важно качая седою, пышно причесанной
головой, подтверждала, вздыхая...
У него длинное лицо в двойной бороде от ушей до плеч, а подбородок
голый, бритый, так же, как верхняя губа.
Красивое лицо ее бледнело, брови опускались; вскинув тяжелую, пышно причесанную
голову, она спокойно смотрела выше человека, который рассердил ее, и говорила что-нибудь коротенькое, простое.
Учитель молча, осторожно отодвинулся от нее, а у Тани порозовели уши, и, наклонив
голову, она долго, неподвижно смотрела в пол, под ноги себе.
Она сказала это так сильно встряхнув
головой, что очки ее подскочили выше бровей. Вскоре Клим узнал и незаметно для себя привык думать, что царь — это военный человек, очень злой и хитрый, недавно он «обманул весь народ».
Самое значительное и очень неприятное рассказал Климу о народе отец. В сумерках осеннего вечера он, полураздетый и мягонький, как цыпленок, уютно лежал на диване, — он умел лежать удивительно уютно. Клим, положа
голову на шерстяную грудь его, гладил ладонью лайковые щеки отца, тугие, как новый резиновый мяч. Отец спросил: что сегодня говорила бабушка на уроке закона божия?
Явился толстенький человечек с
голым черепом, с желтым лицом без усов и бровей, тоже как будто уродливо распухший мальчик; он взмахнул руками, и все полосатые отчаянно запели...
Это было очень оглушительно, а когда мальчики кончили петь, стало очень душно. Настоящий Старик отирал платком вспотевшее лицо свое. Климу показалось, что, кроме пота, по щекам деда текут и слезы. Раздачи подарков не стали дожидаться — у Клима разболелась
голова. Дорогой он спросил дедушку...
— Дарвин — дьявол, — громко сказала его жена; доктор кивнул
головой так, как будто его ударили по затылку, и тихонько буркнул...
Издали лохматая
голова женщины была похожа на узловатый, обугленный, но еще тлеющий корень дерева.
— Клим! — звала она голосом мужчины. Клим боялся ее; он подходил осторожно и, шаркнув ногой, склонив
голову, останавливался в двух шагах от кровати, чтоб темная рука женщины не достала его.
Иногда, чаще всего в час урока истории, Томилин вставал и ходил по комнате, семь шагов от стола к двери и обратно, — ходил наклоня
голову, глядя в пол, шаркал растоптанными туфлями и прятал руки за спиной, сжав пальцы так крепко, что они багровели.
— Чертище, — называл он инженера и рассказывал о нем: Варавка сначала был ямщиком, а потом — конокрадом, оттого и разбогател. Этот рассказ изумил Клима до немоты, он знал, что Варавка сын помещика, родился в Кишиневе, учился в Петербурге и Вене, затем приехал сюда в город и живет здесь уж седьмой год. Когда он возмущенно рассказал это Дронову, тот, тряхнув
головой, пробормотал...
— А недавно, перед тем, как взойти луне, по небу летала большущая черная птица, подлетит ко звезде и склюнет ее, подлетит к другой и ее склюет. Я не спал, на подоконнике сидел, потом страшно стало, лег на постелю, окутался с
головой, и так, знаешь, было жалко звезд, вот, думаю, завтра уж небо-то пустое будет…
Вступительный экзамен в гимназию Дронов сдал блестяще, Клим — не выдержал. Это настолько сильно задело его, что, придя домой, он ткнулся
головой в колена матери и зарыдал. Мать ласково успокаивала его, сказала много милых слов и даже похвалила...
— Да, — уверенно повторил он. Крепко прижав
голову его к мягкой и душистой груди, мать строго сказала...
Она заплетает свои лунные волосы в длинную косу и укладывает ее на
голове в три круга, это делает ее очень высокой, гораздо выше отца.
«Мама, а я еще не сплю», — но вдруг Томилин, запнувшись за что-то, упал на колени, поднял руки, потряс ими, как бы угрожая, зарычал и охватил ноги матери. Она покачнулась, оттолкнула мохнатую
голову и быстро пошла прочь, разрывая шарф. Учитель, тяжело перевалясь с колен на корточки, встал, вцепился в свои жесткие волосы, приглаживая их, и шагнул вслед за мамой, размахивая рукою. Тут Клим испуганно позвал...
Остановясь, она подняла
голову и пошла к дому, обойдя учителя, как столб фонаря. У постели Клима она встала с лицом необычно строгим, почти незнакомым, и сердито начала упрекать...
Мать нежно гладила горячей рукой его лицо. Он не стал больше говорить об учителе, он только заметил: Варавка тоже не любит учителя. И почувствовал, что рука матери вздрогнула, тяжело втиснув
голову его в подушку. А когда она ушла, он, засыпая, подумал: как это странно! Взрослые находят, что он выдумывает именно тогда, когда он говорит правду.
И, упав на колени пред диваном, она спрятала
голову под подушку.
Мать Клима тотчас же ушла, а девочка, сбросив подушку с
головы, сидя на полу, стала рассказывать Климу, жалобно глядя на него мокрыми глазами.
Клим не помнил, как он добежал до квартиры Сомовых, увлекаемый Любой. В полутемной спальне, — окна ее были закрыты ставнями, — на растрепанной, развороченной постели судорожно извивалась Софья Николаевна, ноги и руки ее были связаны полотенцами, она лежала вверх лицом, дергая плечами, сгибая колени, била
головой о подушку и рычала...
Вдруг больная изогнулась дугою и, взмахнув руками, упала на пол, ударилась
головою и поползла, двигая телом, точно ящерица, и победно вскрикивая...
Жена, подпрыгнув, ударила его
головою в скулу, он соскочил с постели, а она снова свалилась на пол и начала развязывать ноги свои, всхрапывая...
Доктора повели спать в мезонин, где жил Томилин. Варавка, держа его под мышки, толкал в спину
головою, а отец шел впереди с зажженной свечой. Но через минуту он вбежал в столовую, размахивая подсвечником, потеряв свечу, говоря почему-то вполголоса...
Было очень странно, но не страшно видеть ее большое, широкобедрое тело, поклонившееся земле,
голову, свернутую набок, ухо, прижатое и точно слушающее землю.
Возвращаясь на парту, Клим видел ряды шарообразных, стриженых
голов с оскаленными зубами, разноцветные глаза сверкали смехом. Видеть это было обидно до слез.
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома, за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла. Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми
головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Клим заглянул в дверь: пред квадратной пастью печки, полной алых углей, в низеньком, любимом кресле матери, развалился Варавка, обняв мать за талию, а она сидела на коленях у него, покачиваясь взад и вперед, точно маленькая. В бородатом лице Варавки, освещенном отблеском углей, было что-то страшное, маленькие глазки его тоже сверкали, точно угли, а с
головы матери на спину ее красиво стекали золотыми ручьями лунные волосы.
Они стояли на повороте коридора, за углом его, и Клим вдруг увидал медленно ползущую по белой стене тень рогатой
головы инспектора. Дронов стоял спиною к тени.
Клим действительно забыл свою беседу с Дроновым, а теперь, поняв, что это он выдал Инокова, испуганно задумался: почему он сделал это? И, подумав, решил, что карикатурная тень
головы инспектора возбудила в нем, Климе, внезапное желание сделать неприятность хвастливому Дронову.
— Скажу, что ученики были бы весьма лучше, если б не имели они живых родителей. Говорю так затем, что сироты — покорны, — изрекал он, подняв указательный палец на уровень синеватого носа. О Климе он сказал, положив сухую руку на
голову его и обращаясь к Вере Петровне...
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла
голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим видел это, сидя на подоконнике в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик отца Бориса...
Окно наверху закрыли. Лидия встала и пошла по саду, нарочно задевая ветви кустарника так, чтоб капли дождя падали ей на
голову и лицо.
Слушая жалобщиков, она перекатывала
голову по засаленной подушке и бормотала, благожелательно обещая...
Уроки Томилина становились все более скучны, менее понятны, а сам учитель как-то неестественно разросся в ширину и осел к земле. Он переоделся в белую рубаху с вышитым воротом, на его
голых, медного цвета ногах блестели туфли зеленого сафьяна. Когда Клим, не понимая чего-нибудь, заявлял об этом ему, Томилин, не сердясь, но с явным удивлением, останавливался среди комнаты и говорил почти всегда одно и то же...
— Ему — стыдно? — спросил наконец Клим, — тряхнув
головою, Лидия сказала вполголоса...
Задумчиво склонив
голову, она пошла прочь, втискивая каблуками в землю желтые листья.
Но в дверях столовой, оглянувшись, увидал, что Борис, опираясь руками о край стола, вздернув
голову и прикусив губу, смотрит на него испуганно.
И, вывернувшись из-под рук Бориса, Клим ушел не оглядываясь, спрятав
голову в плечи.
Встречу непонятно, неестественно ползла, расширяясь, темная яма, наполненная взволнованной водой, он слышал холодный плеск воды и видел две очень красные руки; растопыривая пальцы, эти руки хватались за лед на краю, лед обламывался и хрустел. Руки мелькали, точно ощипанные крылья странной птицы, между ними подпрыгивала гладкая и блестящая
голова с огромными глазами на окровавленном лице; подпрыгивала, исчезала, и снова над водою трепетали маленькие, красные руки. Клим слышал хриплый вой...
Не более пяти-шести шагов отделяло Клима от края полыньи, он круто повернулся и упал, сильно ударив локтем о лед. Лежа на животе, он смотрел, как вода, необыкновенного цвета, густая и, должно быть, очень тяжелая, похлопывала Бориса по плечам, по
голове. Она отрывала руки его ото льда, играючи переплескивалась через голову его, хлестала по лицу, по глазам, все лицо Бориса дико выло, казалось даже, что и глаза его кричат: «Руку… дай руку…»
А открыв глаза, он увидел, что темно-лиловая, тяжелая вода все чаще, сильнее хлопает по плечам Бориса, по его обнаженной
голове и что маленькие, мокрые руки, красно́ поблескивая, подвигаются ближе, обламывая лед.
Судорожным движением всего тела Клим отполз подальше от этих опасных рук, но, как только он отполз, руки и
голова Бориса исчезли, на взволнованной воде качалась только черная каракулевая шапка, плавали свинцовые кусочки льда и вставали горбики воды, красноватые в лучах заката.
Клим находил, что
голова Дронова стала такой же все поглощающей мусорной ямой, как голова Тани Куликовой, и удивлялся способности Дронова ненасытно поглощать «умственную пищу», как говорил квартировавший во флигеле писатель Нестор Катин.
Он читал Бокля, Дарвина, Сеченова, апокрифы и творения отцов церкви, читал «Родословную историю татар» Абдул-гази Багодур-хана и, читая, покачивал
головою вверх и вниз, как бы выклевывая со страниц книги странные факты и мысли. Самгину казалось, что от этого нос его становился заметней, а лицо еще более плоским. В книгах нет тех странных вопросов, которые волнуют Ивана, Дронов сам выдумывает их, чтоб подчеркнуть оригинальность своего ума.
Он говорил с Макаровым задорно взвизгивая и тоном человека, который, чего-то опасаясь, готов к защите, надменно выпячивая грудь, откидывал
голову, бегающие глазки его останавливались настороженно, недоверчиво и как бы ожидая необыкновенного.
Цитаты из русской классики со словом «голье»
Предложения со словом «гольё»
- Они ведь с богатым купцом новгородским роднились, а не с голью перекатной!
- Бедный бездомный принц, бесприютный наследник английского престола, шёл всё вперёд, углубляясь в запутанные лабиринты города, кишащие столичной голью и беднотой.
- – Стали мы голью последней!
- (все предложения)
Значение слова «гольё»
ГОЛЬЁ, -я́, ср. Спец. 1. Части мясной туши — конечности и внутренности животного. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ГОЛЬЁ
Дополнительно