Неточные совпадения
— Чего он говорит? — обратился
дед к матери и, не дождавшись ответа, отодвинул меня,
сказав...
— Врешь, —
сказал дед, — это не больно! А вот эдак больней!
Однажды, когда она стояла на коленях, сердечно беседуя с богом,
дед, распахнув дверь в комнату, сиплым голосом
сказал...
Бабушка тоже усмехнулась, хотела что-то
сказать, но
дед нахмурился.
— Розог-то! —
сказал дед, весело подмигнув мне, когда, осматривая сад, я шел с ним по мягким, протаявшим дорожкам. — Вот я тебя скоро грамоте начну учить, так они годятся…
— За костоправкой я послал, — ты потерпи! —
сказал дед, присаживаясь к ней на постель. — Изведут нас с тобою, мать; раньше сроку изведут!
— Ну-ко, подстригай малину, —
сказал дед, подавая мне ножницы.
Дед стал уговаривать его жаловаться, но он
сказал, отбросив дробины в угол кухни...
Не раздеваясь, бросив клетки, я выскочил в сени, наткнулся на
деда; он схватил меня за плечо, заглянул в лицо мне дикими глазами и, с трудом проглотив что-то,
сказал хрипло...
— Лексей, поди вон, — глухо
сказал дед.
Вечером старики, празднично одевшись, пошли ко всенощной, бабушка весело подмигнула на
деда, в мундире цехового старшины [Цеховой старшина — выборная почетная должность старшего по профессии. Т. е.
дед был наиболее уважаемым красильщиком в Нижнем Новгороде.], в енотовой шубе и брюках навыпуск, подмигнула и
сказала матери...
Рассказывать о дедушке не хотелось, я начал говорить о том, что вот в этой комнате жил очень милый человек, но никто не любил его, и
дед отказал ему от квартиры. Видно было, что эта история не понравилась матери, она
сказала...
Это было вечером; бабушка, сидя в кухне у стола, шила
деду рубаху и шептала что-то про себя. Когда хлопнула дверь, она
сказала, прислушавшись...
Я, с полатей, стал бросать в них подушки, одеяла, сапоги с печи, но разъяренный
дед не замечал этого, бабушка же свалилась на пол, он бил голову ее ногами, наконец споткнулся и упал, опрокинув ведро с водой. Вскочил, отплевываясь и фыркая, дико оглянулся и убежал к себе, на чердак; бабушка поднялась, охая, села на скамью, стала разбирать спутанные волосы. Я соскочил с полатей, она
сказала мне сердито...
Мать не пошевелилась, не дрогнула, а дверь снова открылась, на пороге встал
дед и
сказал торжественно...
— Прокляну, — шепотом
сказал дед.
Дед крякнул, весь как-то заблестел, обошел кругом ее, разводя руками, шевеля пальцами, и
сказал невнятно, точно сквозь сон...
После святок мать отвела меня и Сашу, сына дяди Михаила, в школу. Отец Саши женился, мачеха с первых же дней невзлюбила пасынка, стала бить его, и, по настоянию бабушки,
дед взял Сашу к себе. В школу мы ходили с месяц времени, из всего, что мне было преподано в ней, я помню только, что на вопрос: «Как твоя фамилия?» — нельзя ответить просто: «Пешков», — а надобно
сказать: «Моя фамилия — Пешков». А также нельзя
сказать учителю: «Ты, брат, не кричи, я тебя не боюсь…»
Мне не нравилось, что она зажимает рот, я убежал от нее, залез на крышу дома и долго сидел там за трубой. Да, мне очень хотелось озорничать, говорить всем злые слова, и было трудно побороть это желание, а пришлось побороть: однажды я намазал стулья будущего вотчима и новой бабушки вишневым клеем, оба они прилипли; это было очень смешно, но когда
дед отколотил меня, на чердак ко мне пришла мать, привлекла меня к себе, крепко сжала коленями и
сказала...
—
Скажи ему, чтобы слушался меня, — угрюмо проговорил
дед, глядя в небо, еще розовое.
— Слушайся дедушку, —
сказала мать, перекрестив меня. Я ждал, что она
скажет что-то другое, и рассердился на
деда, — это он помешал ей.
— Помоги, али не видишь? —
сказал мне
дед, я не помог, туго связанный тоскою.
— Пойдем чай пить, —
сказал дед, взяв меня за плечо. — Видно, — судьба тебе со мной жить: так и станешь ты об меня чиркать, как спичка о кирпич!
Бабушка, сидя под окном, быстро плела кружева, весело щелкали коклюшки, золотым ежом блестела на вешнем солнце подушка, густо усеянная медными булавками. И сама бабушка, точно из меди лита, — неизменна! А
дед еще более ссохся, сморщился, его рыжие волосы посерели, спокойная важность движений сменилась горячей суетливостью, зеленые глаза смотрят подозрительно. Посмеиваясь, бабушка рассказала мне о разделе имущества между ею и
дедом: он отдал ей все горшки, плошки, всю посуду и
сказал...
Она совсем онемела, редко
скажет слово кипящим голосом, а то целый день молча лежит в углу и умирает. Что она умирала — это я, конечно, чувствовал, знал, да и
дед слишком часто, назойливо говорил о смерти, особенно по вечерам, когда на дворе темнело и в окна влезал теплый, как овчина, жирный запах гнили.
Вошел
дед, я
сказал ему...
Неточные совпадения
«Скучаешь, видно, дяденька?» // — Нет, тут статья особая, // Не скука тут — война! // И сам, и люди вечером // Уйдут, а к Федосеичу // В каморку враг: поборемся! // Борюсь я десять лет. // Как выпьешь рюмку лишнюю, // Махорки как накуришься, // Как эта печь накалится // Да свечка нагорит — // Так тут устой… — // Я вспомнила // Про богатырство
дедово: // «Ты, дядюшка, —
сказала я, — // Должно быть, богатырь».
Тут башмачки козловые //
Дед внучке торговал, // Пять раз про цену спрашивал, // Вертел в руках, оглядывал: // Товар первейший сорт! // «Ну, дядя! два двугривенных // Плати, не то проваливай!» — //
Сказал ему купец.
Так же несомненно, как нужно отдать долг, нужно было держать родовую землю в таком положении, чтобы сын, получив ее в наследство,
сказал так же спасибо отцу, как Левин говорил спасибо
деду за всё то, что он настроил и насадил.
«То, что она не дворянка, поверьте, не смущало меня ни минуты, —
сказал он мне, — мой
дед женат был на дворовой девушке, певице на собственном крепостном театре одного соседа-помещика.
«Вам должно быть лет 80, вы мне годитесь в отцы и в
деды», —
сказать так — значит польстить.