Неточные совпадения
Всем улыбаясь одинаково ласково, ко всем мягко внимательная, Акулина Ивановна заправляла большим пальцем табак
в ноздри, аккуратно вытирала
нос и палец красным клетчатым платком и
говорила...
Никто
в доме не любил Хорошее Дело; все
говорили о нем посмеиваясь; веселая жена военного звала его «меловой
нос», дядя Петр — аптекарем и колдуном, дед — чернокнижником, фармазоном.
Теперь ясно было видно, что он плачет, — глаза его были полны слез; они выступали сверху и снизу, глаза купались
в них; это было странно и очень жалостно. Он бегал по кухне, смешно, неуклюже подпрыгивая, размахивал очками перед
носом своим, желая надеть их, и всё не мог зацепить проволоку за уши. Дядя Петр усмехался, поглядывая на него, все сконфуженно молчали, а бабушка торопливо
говорила...
В комнате было очень светло,
в переднем углу, на столе, горели серебряные канделябры по пяти свеч, между ними стояла любимая икона деда «Не рыдай мене, мати», сверкал и таял
в огнях жемчуг ризы, лучисто горели малиновые альмандины на золоте венцов.
В темных стеклах окон с улицы молча прижались блинами мутные круглые рожи, прилипли расплющенные
носы, всё вокруг куда-то плыло, а зеленая старуха щупала холодными пальцами за ухом у меня,
говоря...
Молодцеватый Маракуев и другой студент, отличный гитарист Поярков, рябой, длинный и чем-то похожий на дьячка, единодушно ухаживали за Варварой, она трагически выкатывала на них зеленоватые глаза и, встряхивая рыжеватыми волосами, старалась говорить низкими нотами, под Ермолову, но иногда, забываясь,
говорила в нос, под Савину.
Между тем ночь сошла быстро и незаметно. Мы вошли в гостиную, маленькую, бедно убранную, с портретами королевы Виктории и принца Альберта в парадном костюме ордена Подвязки. Тут же был и портрет хозяина: я узнал таким образом, который настоящий: это — небритый, в рубашке и переднике;
говорил в нос, топал, ходя, так, как будто хотел продавить пол. Едва мы уселись около круглого стола, как вбежал хозяин и объявил, что г-н Бен желает нас видеть.
Неточные совпадения
Известно, что есть много на свете таких лиц, над отделкою которых натура недолго мудрила, не употребляла никаких мелких инструментов, как-то: напильников, буравчиков и прочего, но просто рубила со своего плеча: хватила топором раз — вышел
нос, хватила
в другой — вышли губы, большим сверлом ковырнула глаза и, не обскобливши, пустила на свет, сказавши: «Живет!» Такой же самый крепкий и на диво стаченный образ был у Собакевича: держал он его более вниз, чем вверх, шеей не ворочал вовсе и
в силу такого неповорота редко глядел на того, с которым
говорил, но всегда или на угол печки, или на дверь.
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я
говорю у некоторых, это не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится всем
в глаза и все вдруг заговорят
в один голос: «Посмотрите, посмотрите, какой у ней прекрасный греческий
нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять
в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а на лицо, волосы,
нос, лоб даже не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее.
Бывало, писывала кровью // Она
в альбомы нежных дев, // Звала Полиною Прасковью // И
говорила нараспев, // Корсет носила очень узкий, // И русский Н, как N французский, // Произносить умела
в нос; // Но скоро всё перевелось; // Корсет, альбом, княжну Алину, // Стишков чувствительных тетрадь // Она забыла; стала звать // Акулькой прежнюю Селину // И обновила наконец // На вате шлафор и чепец.
— Auf, Kinder, auf!.. s’ist Zeit. Die Mutter ist schon im Saal, [Вставать, дети, вставать!.. пора. Мать уже
в зале (нем.).] — крикнул он добрым немецким голосом, потом подошел ко мне, сел у ног и достал из кармана табакерку. Я притворился, будто сплю. Карл Иваныч сначала понюхал, утер
нос, щелкнул пальцами и тогда только принялся за меня. Он, посмеиваясь, начал щекотать мои пятки. — Nu, nun, Faulenzer! [Ну, ну, лентяй! (нем.).] —
говорил он.
— Посмотрим, к какому разряду млекопитающих принадлежит сия особа, —
говорил на следующий день Аркадию Базаров, поднимаясь вместе с ним по лестнице гостиницы,
в которой остановилась Одинцова. — Чувствует мой
нос, что тут что-то неладно.