Неточные совпадения
В полутемной тесной комнате, на полу, под окном, лежит мой отец, одетый в белое и необыкновенно длинный; пальцы его босых ног странно растопырены, пальцы ласковых
рук, смирно положенных на грудь, тоже кривые; его веселые
глаза плотно прикрыты черными кружками медных монет, доброе лицо темно и пугает меня нехорошо оскаленными зубами.
Меня держит за
руку бабушка — круглая, большеголовая, с огромными
глазами и смешным рыхлым носом; она вся черная, мягкая и удивительно интересная; она тоже плачет, как-то особенно и хорошо подпевая матери, дрожит вся и дергает меня, толкая к отцу; я упираюсь, прячусь за нее; мне боязно и неловко.
Над водою — серый, мокрый туман; далеко где-то является темная земля и снова исчезает в тумане и воде. Всё вокруг трясется. Только мать, закинув
руки за голову, стоит, прислонясь к стене, твердо и неподвижно. Лицо у нее темное, железное и слепое,
глаза крепко закрыты, она всё время молчит, и вся какая-то другая, новая, даже платье на ней незнакомо мне.
Бабушка, сидя около меня, чесала волосы и морщилась, что-то нашептывая. Волос у нее было странно много, они густо покрывали ей плечи, грудь, колени и лежали на полу, черные, отливая синим. Приподнимая их с пола одною
рукою и держа на весу, она с трудом вводила в толстые пряди деревянный редкозубый гребень; губы ее кривились, темные
глаза сверкали сердито, а лицо в этой массе волос стало маленьким и смешным.
Часто она, заглядевшись на берег, забывала обо мне: стоит у борта, сложив
руки на груди, улыбается и молчит, а на
глазах слезы. Я дергаю ее за темную, с набойкой цветами, юбку.
Особенно напряженно слушал Саша Михаилов; он всё вытягивался в сторону дяди, смотрел на гитару, открыв рот, и через губу у него тянулась слюна. Иногда он забывался до того, что падал со стула, тыкаясь
руками в пол, и, если это случалось, он так уж и сидел на полу, вытаращив застывшие
глаза.
Дядя весь вскинулся, вытянулся, прикрыл
глаза и заиграл медленнее; Цыганок на минуту остановился и, подскочив, пошел вприсядку кругом бабушки, а она плыла по полу бесшумно, как по воздуху, разводя
руками, подняв брови, глядя куда-то вдаль темными
глазами. Мне она показалась смешной, я фыркнул; мастер строго погрозил мне пальцем, и все взрослые посмотрели в мою сторону неодобрительно.
Откачнулась в сторону, уступая кому-то дорогу, отводя
рукой кого-то; опустив голову, замерла, прислушиваясь, улыбаясь всё веселее, — и вдруг ее сорвало с места, закружило вихрем, вся она стала стройней, выше ростом, и уж нельзя было
глаз отвести от нее — так буйно красива и мила становилась она в эти минуты чудесного возвращения к юности!
Дядя Михаил особенно восхищался: пружинисто прыгал вокруг воза, принюхиваясь ко всему носом дятла, вкусно чмокая губами, сладко жмуря беспокойные
глаза, сухой, похожий на отца, но выше его ростом и черный, как головня. Спрятав озябшие
руки в рукава, он расспрашивал Цыгана...
Распластавшись на полу, бабушка щупала
руками лицо, голову, грудь Ивана, дышала в
глаза ему, хватала за
руки, мяла их и повалила все свечи. Потом она тяжело поднялась на ноги, черная вся, в черном блестящем платье, страшно вытаращила
глаза и сказала негромко...
Говоря о боге, рае, ангелах, она становилась маленькой и кроткой, лицо ее молодело, влажные
глаза струили особенно теплый свет. Я брал в
руки тяжелые атласные косы, обертывал ими шею себе и, не двигаясь, чутко слушал бесконечные, никогда не надоедавшие рассказы.
На двор выбежал Шарап, вскидываясь на дыбы, подбрасывая деда; огонь ударил в его большие
глаза, они красно сверкнули; лошадь захрапела, уперлась передними ногами; дедушка выпустил повод из
рук и отпрыгнул, крикнув...
Помню, был тихий вечер; мы с бабушкой пили чай в комнате деда; он был нездоров, сидел на постели без рубахи, накрыв плечи длинным полотенцем, и, ежеминутно отирая обильный пот, дышал часто, хрипло. Зеленые
глаза его помутнели, лицо опухло, побагровело, особенно багровы были маленькие острые уши. Когда он протягивал
руку за чашкой чая,
рука жалобно тряслась. Был он кроток и не похож на себя.
Потом пришла маленькая старушка, горбатая, с огромным ртом до ушей; нижняя челюсть у нее тряслась, рот был открыт, как у рыбы, и в него через верхнюю губу заглядывал острый нос.
Глаз ее было не видно; она едва двигала ногами, шаркая по полу клюкою, неся в
руке какой-то гремящий узелок.
С улыбкой в темных
глазах и как будто помолодевшая, она снова крестилась медленными движениями тяжелой
руки.
Утром, перед тем как встать в угол к образам, он долго умывался, потом, аккуратно одетый, тщательно причесывал рыжие волосы, оправлял бородку и, осмотрев себя в зеркало, одернув рубаху, заправив черную косынку за жилет, осторожно, точно крадучись, шел к образам. Становился он всегда на один и тот же сучок половицы, подобный лошадиному
глазу, с минуту стоял молча, опустив голову, вытянув
руки вдоль тела, как солдат. Потом, прямой и тонкий, внушительно говорил...
Он снова подошел ко мне, держа дымящуюся чашку в
руке, заглядывая в нее одним
глазом, подошел и сказал...
Уже в начале рассказа бабушки я заметил, что Хорошее Дело чем-то обеспокоен: он странно, судорожно двигал
руками, снимал и надевал очки, помахивал ими в меру певучих слов, кивал головою, касался
глаз, крепко нажимая их пальцами, и всё вытирал быстрым движением ладони лоб и щеки, как сильно вспотевший. Когда кто-либо из слушателей двигался, кашлял, шаркал ногами, нахлебник строго шипел...
Мы быстро вытянули маленького, он тоже был испуган; с пальцев правой
руки его капала кровь, щека тоже сильно ссажена, был он по пояс мокрый, бледен до синевы, но улыбался, вздрагивая, широко раскрыв
глаза, улыбался и тянул...
Под правым ухом у него была глубокая трещина, красная, словно рот; из нее, как зубы, торчали синеватые кусочки; я прикрыл
глаза со страха и сквозь ресницы видел в коленях Петра знакомый мне шорный [Шорный — связанный с изготовлением ременной упряжи, седел, уздечек и т. п. кожаных изделий.] нож, а около него скрюченные, темные пальцы правой
руки; левая была отброшена прочь и утонула в снегу.
Вошел дед, серый, ощетинившийся, с покрасневшими
глазами; она отстранила меня движением
руки, громко спросив...
Однажды вечером, когда я уже выздоравливал и лежал развязанный, — только пальцы были забинтованы в рукавички, чтоб я не мог царапать лица, — бабушка почему-то запоздала прийти в обычное время, это вызвало у меня тревогу, и вдруг я увидал ее: она лежала за дверью на пыльном помосте чердака, вниз лицом, раскинув
руки, шея у нее была наполовину перерезана, как у дяди Петра, из угла, из пыльного сумрака к ней подвигалась большая кошка, жадно вытаращив зеленые
глаза.
Поехали. Мать несколько раз обернулась, взмахивая платком, бабушка, опираясь
рукою о стену дома, тоже трясла в воздухе
рукою, обливаясь слезами, дед тоже выдавливал пальцами слезы из
глаз и ворчал отрывисто...
Мать явилась вскоре после того, как дед поселился в подвале, бледная, похудевшая, с огромными
глазами и горячим, удивленным блеском в них. Она всё как-то присматривалась, точно впервые видела отца, мать и меня, — присматривалась и молчала, а вотчим неустанно расхаживал по комнате, насвистывая тихонько, покашливая, заложив
руки за спину, играя пальцами.
У попа было благообразное Христово лицо, ласковые, женские
глаза и маленькие
руки, тоже какие-то ласковые ко всему, что попадало в них. Каждую вещь — книгу, линейку, ручку пера — он брал удивительно хорошо, точно вещь была живая, хрупкая, поп очень любил ее и боялся повредить ей неосторожным прикосновением. С ребятишками он был не так ласков, но они все-таки любили его.
Положив на стол сухонькую
руку, с большими острыми ногтями, забрав в пальцы непышную бородку, он уставился в лицо мне добрыми
глазами, предложив...
Я зачерпнул из ведра чашкой, она, с трудом приподняв голову, отхлебнула немножко и отвела
руку мою холодной
рукою, сильно вздохнув. Потом взглянула в угол на иконы, перевела
глаза на меня, пошевелила губами, словно усмехнувшись, и медленно опустила на
глаза длинные ресницы. Локти ее плотно прижались к бокам, а
руки, слабо шевеля пальцами, ползли на грудь, подвигаясь к горлу. По лицу ее плыла тень, уходя в глубь лица, натягивая желтую кожу, заострив нос. Удивленно открывался рот, но дыхания не было слышно.
Дед, вытаращив
глаза, тихонько двигался от печи с заслоном в
руке, спотыкаясь, как слепой.
Неточные совпадения
По левую сторону городничего: Земляника, наклонивший голову несколько набок, как будто к чему-то прислушивающийся; за ним судья с растопыренными
руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» За ним Коробкин, обратившийся к зрителям с прищуренным
глазом и едким намеком на городничего; за ним, у самого края сцены, Бобчинский и Добчинский с устремившимися движеньями
рук друг к другу, разинутыми ртами и выпученными друг на друга
глазами.
Вгляделся барин в пахаря: // Грудь впалая; как вдавленный // Живот; у
глаз, у рта // Излучины, как трещины // На высохшей земле; // И сам на землю-матушку // Похож он: шея бурая, // Как пласт, сохой отрезанный, // Кирпичное лицо, //
Рука — кора древесная, // А волосы — песок.
Крестьяне речь ту слушали, // Поддакивали барину. // Павлуша что-то в книжечку // Хотел уже писать. // Да выискался пьяненький // Мужик, — он против барина // На животе лежал, // В
глаза ему поглядывал, // Помалчивал — да вдруг // Как вскочит! Прямо к барину — // Хвать карандаш из
рук! // — Постой, башка порожняя! // Шальных вестей, бессовестных // Про нас не разноси! // Чему ты позавидовал! // Что веселится бедная // Крестьянская душа?
В следующую речь Стародума Простаков с сыном, вышедшие из средней двери, стали позади Стародума. Отец готов его обнять, как скоро дойдет очередь, а сын подойти к
руке. Еремеевна взяла место в стороне и, сложа
руки, стала как вкопанная, выпяля
глаза на Стародума, с рабским подобострастием.
Так шел он долго, все простирая
руку и проектируя, и только тогда, когда
глазам его предстала река, он почувствовал, что с ним совершилось что-то необыкновенное.