Неточные совпадения
Я тоже начал зарабатывать деньги: по праздникам, рано утром, брал мешок и отправлялся по дворам, по улицам собирать говяжьи
кости, тряпки, бумагу, гвозди. Пуд тряпок и бумаги ветошники покупали по двугривенному, железо — тоже, пуд
костей по гривеннику, по восемь копеек. Занимался я этим делом и в будни после школы, продавая каждую субботу разных товаров копеек на тридцать, на полтинник, а при удаче и больше. Бабушка брала у меня деньги, торопливо совала их в карман юбки и похваливала меня, опустив
глаза...
В ненастные дни мы собирались у Язя, на кладбище, в сторожке его отца. Это был человек кривых
костей, длиннорукий, измызганный, на его маленькой голове, на темном лице кустились грязноватые волосы; голова его напоминала засохший репей, длинная, тонкая шея — стебель. Он сладко жмурил какие-то желтые
глаза и скороговоркой бормотал...
Она наполнила ему его снова. Костя не отнекивался и, чокнувшись с Дарьи Николаевной, с аппетитом выпил второй стаканчик. Вкусный, сладкий, но крепкий напиток произвел свое действие на молодой организм.
Глаза Кости заблестели, заискрились, и он с несвойственной ему развязанностью сидел на диване…
Неточные совпадения
— А,
Костя! — вдруг проговорил он, узнав брата, и
глаза его засветились радостью. Но в ту же секунду он оглянулся на молодого человека и сделал столь знакомое Константину судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его; и совсем другое, дикое, страдальческое и жестокое выражение остановилось на его исхудалом лице.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в последний раз. На нем был короткий сюртук. И руки и широкие
кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же
глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
И знаешь,
Костя, я тебе правду скажу, — продолжал он, облокотившись на стол и положив на руку свое красивое румяное лицо, из которого светились, как звезды, масляные, добрые и сонные
глаза.
Это было у места, потому что Фемистоклюс укусил за ухо Алкида, и Алкид, зажмурив
глаза и открыв рот, готов был зарыдать самым жалким образом, но, почувствовав, что за это легко можно было лишиться блюда, привел рот в прежнее положение и начал со слезами грызть баранью
кость, от которой у него обе щеки лоснились жиром.
Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах
кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки отворотили
глаза свои, — ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.