Цитаты со словом «видел»
— Попрощайся с тятей-то, никогда уж не
увидишь его, помер он, голубчик, не в срок, не в свой час…
Я впервые
вижу ее такою, — она была всегда строгая, говорила мало; она чистая, гладкая и большая, как лошадь; у нее жесткое тело и страшно сильные руки.
— Ась? — встрепенется она. — А я будто задремала да сон
вижу.
Неловко повернувшись на печи, я свалил утюг; загремев по ступеням влаза, он шлепнулся в лохань с помоями. Дед впрыгнул на ступень, стащил меня и стал смотреть в лицо мне так, как будто
видел меня впервые.
Я хорошо
видел, что дед следит за мною умными и зоркими зелеными глазами, и боялся его. Помню, мне всегда хотелось спрятаться от этих обжигающих глаз. Мне казалось, что дед злой; он со всеми говорит насмешливо, обидно, подзадоривая и стараясь рассердить всякого.
Меня учила тихонькая, пугливая тетка Наталья, женщина с детским личиком и такими прозрачными глазами, что, мне казалось, сквозь них можно было
видеть всё сзади ее головы.
— Ну, Олешка, чего сегодня делал? Играл!
Вижу по желваку на лбу. Это не велика мудрость желвак нажить! А «Отче наш» заучил?
Притаившись, я соображал: пороть — значит расшивать платья, отданные в краску, а сечь и бить — одно и то же, видимо. Бьют лошадей, собак, кошек; в Астрахани будочники бьют персиян, — это я
видел. Но я никогда не видал, чтоб так били маленьких, и хотя здесь дядья щелкали своих то по лбу, то по затылку, — дети относились к этому равнодушно, только почесывая ушибленное место. Я не однажды спрашивал их...
— Вот,
видишь, я тебе гостинца принес!
Меня, Олеша, так били, что ты этого и в страшном сне не
увидишь.
Чуешь ли: как вошел дед в ярость, и
вижу, запорет он тебя, так начал я руку эту подставлять, ждал — переломится прут, дедушка-то отойдет за другим, а тебя и утащат бабаня али мать! Ну, прут не переломился, гибок, моченый! А все-таки тебе меньше попало, — видишь насколько? Я, брат, жуликоватый!..
— А
видишь ты, обоим хочется Ванюшку себе взять, когда у них свои-то мастерские будут, вот они друг перед другом и хают его: дескать, плохой работник! Это они врут, хитрят. А еще боятся, что не пойдет к ним Ванюшка, останется с дедом, а дед — своенравный, он и третью мастерскую с Иванкой завести может, — дядьям-то это невыгодно будет, понял?
— Хитрят всё, богу на смех! Ну, а дедушка хитрости эти
видит да нарочно дразнит Яшу с Мишей: «Куплю, говорит, Ивану рекрутскую квитанцию, чтобы его в солдаты не забрали: мне он самому нужен!» А они сердятся, им этого не хочется, и денег жаль, — квитанция-то дорогая!
— Пускай! Мне глаза больше не надобны, — всё
видел я…
С Григорием — просто, как с бабушкой, но жутко, и кажется, что он из-под очков
видит всё насквозь.
— Я, милый, тридцать семь лет дедушку знаю, в начале дела
видел и в конце гляжу.
На пол валилась одежда, мешая мне
видеть Ивана; я вылез, попал под ноги деда. Он отшвырнул меня прочь, грозя дядьям маленьким красным кулаком...
— Бога
видеть человеку не дано, — ослепнешь; только святые глядят на него во весь глаз.
А вот ангелов
видела я; они показываются, когда душа чиста.
Это меня смущало: трудно было признать, что в доме всё хорошо; мне казалось, в нем живется хуже и хуже. Однажды, проходя мимо двери в комнату дяди Михаила, я
видел, как тетка Наталья, вся в белом, прижав руки ко груди, металась по комнате, вскрикивая негромко, но страшно...
Не однажды я
видел под пустыми глазами тетки Натальи синие опухоли, на желтом лице ее — вспухшие губы. Я спрашивал бабушку...
Интересно и приятно было
видеть, как она отирала пыль с икон, чистила ризы; иконы были богатые, в жемчугах, серебре и цветных каменьях по венчикам; она брала ловкими руками икону, улыбаясь, смотрела на нее и говорила умиленно...
— Иду как-то великим постом, ночью, мимо Рудольфова дома; ночь лунная, молосная, вдруг
вижу: верхом на крыше, около трубы, сидит черный, нагнул рогатую-то голову над трубой и нюхает, фыркает, большой, лохматый. Нюхает да хвостом по крыше и возит, шаркает. Я перекрестила его: «Да воскреснет бог и расточатся врази его», — говорю. Тут он взвизгнул тихонько и соскользнул кувырком с крыши-то во двор, — расточился! Должно, скоромное варили Рудольфы в этот день, он и нюхал, радуясь…
Закрыв глаза, я
вижу, как из жерла каменки, с ее серых булыжников густым потоком льются мохнатые пестрые твари, наполняют маленькую баню, дуют на свечу, высовывают озорниковато розовые языки. Это тоже смешно, но и жутко. Бабушка, качая головою, молчит минуту и вдруг снова точно вспыхнет вся.
— А то, проклятых,
видела я; это тоже ночью, зимой, вьюга была.
Это я, должно, свадьбу бесовскую
видела…
В тихой ночи красные цветы его цвели бездымно; лишь очень высоко над ними колебалось темноватое облако, не мешая
видеть серебряный поток Млечного Пути.
Она была так же интересна, как и пожар; освещаемая огнем, который словно ловил ее, черную, она металась по двору, всюду поспевая, всем распоряжаясь, всё
видя.
— Весь пожар
видел, с начала? Бабушка-то как, а? Старуха ведь… Бита, ломана… То-то же! Эх! вы-и…
Он сидел на краю печи, свесив ноги, глядя вниз, на бедный огонь свечи; ухо и щека его были измазаны сажей, рубаха на боку изорвана, я
видел его ребра, широкие, как обручи. Одно стекло очков было разбито, почти половинка стекла вывалилась из ободка, и в дыру смотрел красный глаз, мокрый, точно рана. Набивая трубку листовым табаком, он прислушивался к стонам роженицы и бормотал бессвязно, напоминая пьяного...
Было жарко, душил густой тяжелый запах, напоминая, как умирал Цыганок и по полу растекались ручьи крови; в голове или сердце росла какая-то опухоль; всё, что я
видел в этом доме, тянулось сквозь меня, как зимний обоз по улице, и давило, уничтожало…
Окно его выходило на улицу, и, перегнувшись через подоконник, можно было
видеть, как вечерами и по праздникам из кабака вылезают пьяные, шатаясь, идут по улице, орут и падают.
Я весь день вертелся около нее в саду, на дворе, ходил к соседкам, где она часами пила чай, непрерывно рассказывая всякие истории; я как бы прирос к ней и не помню, чтоб в эту пору жизни
видел что-либо иное, кроме неугомонной, неустанно доброй старухи.
Высмотрела меня мать его,
видит: работница я, нищего человека дочь, значит, смирной буду, н-ну…
Господь и сам их
видит; он их видит, а беси любят.
— Ну-ка, ты, пермяк, солены уши, поди сюда! Садись, скула калмыцкая.
Видишь фигуру? Это — аз. Говори: аз! Буки! Веди! Это — что?
Я не знал, что такое «бырь», и прозвище не обижало меня, но было приятно отбиваться одному против многих, приятно
видеть, когда метко брошенный тобою камень заставляет врага бежать, прятаться в кусты. Велись эти сражения беззлобно, кончались почти безобидно.
— Я о́ ту пору мал ребенок был, дела этого не
видел, не помню; помнить себя я начал от француза, в двенадцатом году, мне как раз двенадцать лет минуло.
Вот,
видишь, как: русский был, и даже барин, а добрый: чужой народ пожалел…
Я сидел на лежанке ни жив ни мертв, не веря тому, что
видел: впервые при мне он ударил бабушку, и это было угнетающе гадко, открывало что-то новое в нем, — такое, с чем нельзя было примириться и что как будто раздавило меня. А он всё стоял, вцепившись в косяк, и, точно пеплом покрываясь, серел, съеживался. Вдруг вышел на середину комнаты, встал на колени и, не устояв, ткнулся вперед, коснувшись рукою пола, но тотчас выпрямился, ударил себя руками в грудь...
Если смотреть прямо, —
видишь крыши, точно лодки, опрокинутые вверх дном в зеленых волнах садов.
Нужно бежать вниз, сказать, что он пришел, но я не могу оторваться от окна и
вижу, как дядя осторожно, точно боясь запачкать пылью серые свои сапоги, переходит улицу, слышу, как он отворяет дверь кабака, — дверь визжит, дребезжат стекла.
Вспоминая эти сказки, я живу, как во сне; меня будит топот, возня, рев внизу, в сенях, на дворе; высунувшись в окно, я
вижу, как дед, дядя Яков и работник кабатчика, смешной черемисин Мельян, выталкивают из калитки на улицу дядю Михаила; он упирается, его бьют по рукам, в спину, шею, пинают ногами, и наконец он стремглав летит в пыль улицы. Калитка захлопнулась, гремит щеколда и запор; через ворота перекинули измятый картуз; стало тихо.
Потом он чем-нибудь горько отплатит мне за это указание, но пока,
видя его смущенным, я торжествую.
Я, конечно, грубо выражаю то детское различие между богами, которое, помню, тревожно раздвояло мою душу, но дедов бог вызывал у меня страх и неприязнь: он не любил никого, следил за всем строгим оком, он прежде всего искал и
видел в человеке дурное, злое, грешное. Было ясно, что он не верит человеку, всегда ждет покаяния и любит наказывать.
В те дни мысли и чувства о боге были главной пищей моей души, самым красивым в жизни, — все же иные впечатления только обижали меня своей жестокостью и грязью, возбуждая отвращение и грусть. Бог был самым лучшим и светлым из всего, что окружало меня, — бог бабушки, такой милый друг всему живому. И, конечно, меня не мог не тревожить вопрос: как же это дед не
видит доброго бога?
Дедушка
видел мои синяки, но никогда не ругался, только крякал и мычал...
Цитаты из русской классики со словом «видел»
Ассоциации к слову «видел»
Предложения со словом «видеть»
- Вы можете видеть уже сами, что ваше воспитание отнюдь не должно походить на так называемое гувернерское.
- Если мы где-то уже видели человека, провели с ним больше собеседований или просто его резюме попадалось нам чаще других, то он, скорее всего, понравится нам больше всех.
- Столько всего слышать, столько всего прочитать, и вот вижу собственными глазами, трогаю собственными руками, дышу одним воздухом с тобой…
- (все предложения)
Сочетаемость слова «видеть»
Значение слова «видеть»
ВИ́ДЕТЬ, ви́жу, ви́дишь; прич. страд. наст. ви́димый, -дим, -а, -о; несов. 1. Иметь зрение, обладать способностью зрения. (Малый академический словарь, МАС)
Все значения слова ВИДЕТЬ
Афоризмы русских писателей со словом «видеть»
- Нужно стремится к тому, чтобы каждый видел и знал больше, чем видел и знал его отец и дед.
- Мы шепчем всем ненужные признанья,
От милых рук бежим к обманным снам,
Не видим лиц и верим именам,
Томясь в путях напрасного скитанья.
- Не найдется двух людей на свете, которые бы видели третьего одинаково.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно