Неточные совпадения
«Не по возрасту обидчив», — мельком подумал он и встал,
говоря поспешно, стремясь скорее помирить
сына с собою.
Летом, когда Илья приехал на каникулы, незнакомо одетый, гладко остриженный и ещё более лобастый, — Артамонов острее невзлюбил Павла, видя, что
сын упрямо продолжает дружиться с этим отрёпышем, хиляком. Сам Илья тоже стал нехорошо вежлив,
говорил отцу и матери «вы», ходил, сунув руки в карманы, держался в доме гостем, дразнил брата, доводя его до припадков слезливого отчаяния, раздражал чем-то сестру так, что она швыряла в него книгами, и вообще вёл себя сорванцом.
Было несколько обидно, что
сын неразговорчив, а если
говорит, то кратко, как бы заранее обдуманными словами, они не возбуждают желания продолжать беседу.
— Мирон — племянник, а не
сын. Ну, об этом после
поговорим…
Подчиняясь своей привычке спешить навстречу неприятному, чтоб скорее оттолкнуть его от себя, обойти, Пётр Артамонов дал
сыну поделю отдыха и приметил за это время, что Илья
говорит с рабочими на «вы», а по ночам долго о чём-то беседует с Тихоном и Серафимом, сидя с ними у ворот; даже подслушал из окна, как Тихон мёртвеньким голосом своим выливал дурацкие слова...
Ему показалось, что младший
сын едва заметно усмехнулся,
говоря...
Он
говорил не волнуясь и, вспоминая подходящие пословицы, обильно смазывал жиром их мудрости речь свою. Ему нравилось, что он
говорит спокойно, не затрудняясь в словах, легко находя их, и он был уверен, что беседа кончится хорошо.
Сын молчал, пересыпая песок из горсти в горсть, отсеивал от него рыжие иглы хвои и сдувал их с ладони. Но вдруг он сказал, тоже спокойно...
— Господа! — так же восторженно, но уже вкрадчиво
говорил Алексей, размахивая вилкой. —
Сын мой, Мирон, умник, будущий инженер, сказывал: в городе Сиракузе знаменитейший ученый был; предлагал он царю: дай мне на что опереться, я тебе всю землю переверну!
Ему нравилось, что Яков, бывая у дяди, не вмешивался в бесконечные споры Мирона с его приятелем, отрёпанным, беспокойным Горицветовым. Мирон стал уже совершенно не похож на купеческого
сына; худощавый, носатый, в очках, в курточке с позолоченными пуговицами, какими-то вензелями на плечах, он напоминал мирового судью. Ходил и сидел он прямо, как солдат,
говорил высокомерно, заносчиво, и хотя Пётр понимал, что племянник всегда
говорит что-то умное, всё-таки Мирон не нравился ему.
Яков всегда отвечал неохотно, коротко, но понятно; по его словам выходило, что Мирон
говорит: Россия должна жить тем же порядком, как живёт вся Европа, а Горицветов верит, что у России свой путь. Тут Артамонову старшему нужно было показать
сыну, что у него, отца, есть на этот счёт свои мысли, и он внушительно сказал...
— Верно, ты
говоришь глупости. А вот старики были умнее нас, стариками сказано: «От
сыновей — горе, от дочерей — вдвое», — поняла?
Он нередко встречал в доме брата Попову с дочерью, всё такую же красивую, печально спокойную и чужую ему. Она
говорила с ним мало и так, как, бывало, он
говорил с Ильей, когда думал, что напрасно обидел
сына. Она его стесняла. В тихие минуты образ Поповой вставал пред ним, но не возбуждал ничего, кроме удивления; вот, человек нравится, о нём думаешь, но — нельзя понять, зачем он тебе нужен, и
говорить с ним так же невозможно, как с глухонемым.
Алексей летал где-то в Москве; Яков толстел, держался солидно в стороне, он
говорил мало, но, должно быть, хорошо: его слова одинаково раздражали и Мирона и Горицветова. Яков отпустил окладистую татарскую бородку, и вместе с рыжеватой бородою у Якова всё заметнее насмешливость; приятно было слышать, когда
сын лениво
говорил бойким людям...
Он
говорил это мягко, но всё-таки ведь не может быть, чтоб отец понимал меньше
сына. Люди живут не завтрашним днём, а вчерашним, все люди так живут.
И давно уже Ольга ничего не рассказывала про Илью, а новый Пётр Артамонов, обиженный человек, всё чаще вспоминал о старшем
сыне. Наверное Илья уже получил достойное возмездие за свою строптивость, об этом
говорило изменившееся отношение к нему в доме Алексея. Как-то вечером, придя к брату и раздеваясь в передней, Артамонов старший слышал, что Миром, возвратившийся из Москвы,
говорит...
«Помнишь, ты, пьяный, на ярмарке, каялся людям, что принёс в жертву
сына, как Авраам Исаака, а мальчишку Никонова вместо барана подсунули тебе, помнишь? Верно это, верно! И за это, за правду, ты меня бутылкой ударил. Эх, задавил ты меня, погубил! И меня ты в жертву принёс. А — кому жертва, кому? Рогатому богу, о котором Никита
говорил? Ему? Эх ты…»
Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с китайскими усами, а его больная жена шла под руку с братом своим, Житейкиным,
сыном умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода; про Житейкина
говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит солдат этому искусству.
— В живого такого мужика — не верю! — упрямо
говорила полуслепая Ольга, сидя рядом со снохой на диване, где возился и кричал её двухлетний
сын Платон. — Это нарочно выдумано, для примера…
Неточные совпадения
Ну, дело все обладилось, // У господина сильного // Везде рука;
сын Власьевны // Вернулся, сдали Митрия, // Да,
говорят, и Митрию // Нетяжело служить, // Сам князь о нем заботится.
Так, например, при Негодяеве упоминается о некоем дворянском
сыне Ивашке Фарафонтьеве, который был посажен на цепь за то, что
говорил хульные слова, а слова те в том состояли, что"всем-де людям в еде равная потреба настоит, и кто-де ест много, пускай делится с тем, кто ест мало"."И, сидя на цепи, Ивашка умре", — прибавляет летописец.
— Не могу сказать, чтоб я был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников был педагог, которому было поручено светское воспитание Сережи.) Как я
говорил вам, есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого ребенка, — начал излагать свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию
сына.
То же самое думал ее
сын. Он провожал ее глазами до тех пор, пока не скрылась ее грациозная фигура, и улыбка остановилась на его лице. В окно он видел, как она подошла к брату, положила ему руку на руку и что-то оживленно начала
говорить ему, очевидно о чем-то не имеющем ничего общего с ним, с Вронским, и ему ото показалось досадным.
Он слышал, как его лошади жевали сено, потом как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал, как солдат укладывался спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким
сыном хозяина; слышал, как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и как солдат хриплым и сонным голосом
говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут палить из ружей, и как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «Спи, Васька, спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.