Неточные совпадения
Внушительно, как подобает
старшему, Пётр упрекнул
брата и жену...
— Двоих братов под Севастополь угнали, там они и загибли.
Старший в бунт ввязался, когда мужики волей смутились; отец — тоже причастный бунту — с картошкой не соглашался, когда картошку силком заставляли есть; его хотели пороть, а он побежал прятаться, провалился под лёд, утонул. Потом было ещё двое у матери, от другого мужа, Вялова, рыбака, я да
брат Сергей…
В доме Алексея всё было несерьёзно, несолидно; Артамонов
старший видел, что разница между его жизнью и жизнью
брата почти такова, как между монастырём и ярмарочным балаганом.
Монах говорил всё живее. Вспоминая, каким видел он
брата в прежние посещения, Пётр заметил, что глаза Никиты мигают не так виновато, как прежде. Раньше ощущение горбуном своей виновности успокаивало — виноватому жаловаться не надлежит. А теперь вот он жалуется, заявляет, что неправильно осуждён. И
старший Артамонов боялся, что
брат скажет ему...
Рассказ показался Петру смешным и, выставив
брата в жалком виде, несколько успокоил Артамонова
старшего.
Брат пришёл к нему таким, как он видел его вчера, в саду, с тем же чужим и злонамеренным взглядом вкось и снизу вверх. Артамонов
старший торопливо умылся, оделся и приказал служке, чтоб дали лошадь до ближайшей почтовой станции.
Пётр сидел на стуле, крепко прижав затылок к стене; пропитанная яростным шумом улицы, стена вздрагивала; Пётр молчал, ожидая, что эта дрожь утрясёт хмельной хаос в голове его, изгонит страх. Он ничего не мог вспомнить из того, о чём говорил
брат. И было очень обидно слышать, что
брат говорит голосом судьи, словами
старшего; было жутко ждать, что ещё скажет Алексей.
— Какая-то дрянь завелась во мне, — повторил Артамонов
старший, щупая ухо, а другою рукой наливая коньяку в стакан лимонада;
брат взял бутылку из руки его, предупредив...
Стиснув челюсти, покорно Артамонов
старший шёл за
братом к парикмахеру, — Алексей строго и точно объяснял, насколько надо остричь бороду и волосы на голове; в магазине обуви он сам выбрал Петру сапоги.
Обидно было видеть, как
брат, племянник и разные люди, окружающие их, кричат, размахивают руками, точно цыгане на базаре, спорят, не замечая его, человека
старшего в деле.
И давно уже Ольга ничего не рассказывала про Илью, а новый Пётр Артамонов, обиженный человек, всё чаще вспоминал о
старшем сыне. Наверное Илья уже получил достойное возмездие за свою строптивость, об этом говорило изменившееся отношение к нему в доме Алексея. Как-то вечером, придя к
брату и раздеваясь в передней, Артамонов
старший слышал, что Миром, возвратившийся из Москвы, говорит...
Вот тоже Тихон; жестоко обиделся Пётр Артамонов, увидав, что
брат взял дворника к себе после того, как Тихон пропадал где-то больше года и вдруг снова явился, притащив неприятную весть:
брат Никита скрылся из монастыря неизвестно куда. Пётр был уверен, что старик знает, где Никита, и не говорит об этом лишь потому, что любит делать неприятное. Из-за этого человека Артамонов
старший крепко поссорился с
братом, хотя Алексей и убедительно защищал себя...
— Да — какое дело-то? — допытывался Артамонов
старший, но ни бойкий
брат, ни умный племянник не могли толково рассказать ему, из-за чего внезапно вспыхнула эта война. Ему было приятно наблюдать смятение всезнающих, самоуверенных людей, особенно смешным казался
брат, он вёл себя так непонятно, что можно было думать: эта нежданная война задевала, прежде всех, именно его, Алексея Артамонова, мешая ему делать что-то очень важное.
Артамонов
старший приказывал запрячь лошадь и ехал в город дразнить
брата и Тихона; Яков неоднократно слышал, как он делает это.
Неточные совпадения
Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая, как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые плечи ветхом драдедамовом бурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не доходил теперь и до колен, стояла в углу подле маленького
брата, обхватив его шею своею длинною, высохшею как спичка рукой.
Николай Петрович родился на юге России, подобно
старшему своему
брату Павлу, о котором речь впереди, и воспитывался до четырнадцатилетнего возраста дома, окруженный дешевыми гувернерами, развязными, но подобострастными адъютантами и прочими полковыми и штабными личностями.