Важно, сытым гусем, шёл жандармский офицер Нестеренко, человек с китайскими усами, а его больная
жена шла под руку с братом своим, Житейкиным, сыном умершего городского старосты и хозяином кожевенного завода; про Житейкина говорили, что хотя он распутничает с монахинями, но прочитал семьсот книг и замечательно умел барабанить по маленькому барабану, даже тайно учит солдат этому искусству.
Неточные совпадения
—
Иди, Ульяна; уповательно — это судьба, — тихо посоветовал староста
жене, видя, что она не решается следовать за гостем. Она была женщина умная, с характером, не подумав — ничего не делала, а тут вышло как-то так, что через час времени она, возвратясь к мужу, сказала, смахивая слёзы движением длинных, красивых ресниц...
Баймакова почётно хоронил весь город, духовенство всех пяти церквей. Артамоновы
шли за гробом вслед за
женой и дочерью усопшего; это не понравилось горожанам; горбун Никита, шагавший сзади своих, слышал, как в толпе ворчали...
Они, семеро,
шли все вместе; впереди прихрамывал Алексей, ведя
жену под руку, за ним Яков с матерью и сестрой Татьяной, потом
шёл Мирон с доктором; сзади всех шагал в мягких сапогах Артамонов старший.
И всегда он видел, что после насыщения жалобами отцом овладевает горячий зуд, беспокойное желание обижать людей, издеваться над ними. Он
шёл к старухе
жене, сидевшей у окна в сад, положив на колени ненужные руки, уставя пустые глаза в одну точку; он садился рядом с нею и зудел...
Мирон был недоступен насмешкам, отец явно и боязливо сторонился его; это было понятно Якову. Мирона все боялись и на фабрике и дома, от матери и фарфоровой его
жены до Гришки, мальчика, отворявшего парадную дверь. Когда Мирон
шёл по двору, казалось, что длинная тень его творит вокруг тишину.
— Врут, конечно, — сказал Мирон
жене или Якову, который тоже, наклонясь над газетой, читал тревожные телеграммы, соображая: чем всё это грозит ему? Артамонов старший, махнув рукою,
пошёл на двор, там солнце до того накалило булыжник, что тепло его проникало сквозь мягкие подошвы бархатных сапогов. Из окна сыпались сухенькие, поучающие слова Мирона; Яков, стоя с газетой в руках у окна, видел, как отец погрозил кому-то своим багровым кулаком.
Замараевы, устраиваясь по-городски, не забывали своей деревенской скупости, которая переходила уже в жадность благодаря легкой наживе. У себя дома они питались редькой и горошницей, выгадывая каждую копейку и мечтая о том блаженном времени, когда, наконец, выдерутся в настоящие люди и наверстают претерпеваемые лишения. Муж и
жена шли рука об руку и были совершенно счастливы.
Когда поезд остановился. Горизонт приказал носильщикам отнести вещи в первый класс и велел
жене идти за ним следом. А сам задержался в выходных дверях, чтобы пропустить обе свои партии. Старухе, наблюдавшей за дюжиной женщин, он коротко бросил на ходу:
Лебедев.
Жена послала… Сделай милость, будь другом, заплати ты ей проценты! Веришь ли, загрызла, заездила, замучила! Отвяжись ты от нее, ради создателя!..
Неточные совпадения
Хлестаков. Нет, я не хочу! Вот еще! мне какое дело? Оттого, что у вас
жена и дети, я должен
идти в тюрьму, вот прекрасно!
Он бодро
шел, жевал калач, // В подарок нес
жене кумач.
Жену ему неумную //
Пошли, детей-юродивых!
Мне зять — плевать, и дочь смолчит, //
Жена — плевать, пускай ворчит! // А внучку жаль!.. —
Пошел опять // Про внучку! Убивается!..
Но ничего не вышло. Щука опять на яйца села; блины, которыми острог конопатили, арестанты съели; кошели, в которых кашу варили, сгорели вместе с кашею. А рознь да галденье
пошли пуще прежнего: опять стали взаимно друг у друга земли разорять,
жен в плен уводить, над девами ругаться. Нет порядку, да и полно. Попробовали снова головами тяпаться, но и тут ничего не доспели. Тогда надумали искать себе князя.