Неточные совпадения
Никита видел, что Вялов работает легко и ловко, проявляя в труде больше разумности, чем в своих тёмных и всегда неожиданных словах. Так же, как
отец, он во всяком
деле быстро находил точку наименьшего сопротивления, берёг силу и брал хитростью. Но была ясно заметна и разница:
отец за всё брался с жаром, а Вялов работал как бы нехотя, из милости, как человек, знающий, что он способен на лучшее. И говорил он так же: немного, милостиво, многозначительно, с оттенком небрежности, намекающе...
И поспешно ушёл прочь от дворника, а через несколько минут, не зная, куда
девать себя, снова явился в комнате
отца, сменил монахиню и начал чтение.
— Я понимаю, что тебе скучно. Веселье у нас в доме не живёт. Чему веселиться?
Отец веселье в работе видел. У него так выходило: просто людей мет — все работники, кроме нищих да господ. Все живут для
дела. За
делом людей не видно.
Мать велела изрубить корыто, а Илью нашлёпала, с этого
дня он стал смотреть на неё такими же невидящими глазами, как смотрел на двухлетнюю сестрёнку Таню. Он был вообще деловой человечек, всегда что-то строгал, рубил, ломал, налаживал, и, наблюдая это,
отец думал...
Иногда Илья целые
дни не замечал
отца и вдруг, являясь в контору, влезал на колени, приказывал...
Отец рассказывал ей о работе, но, скоро заметив, что она смотрит не на станки, а под ноги себе, замолчал, почувствовав себя обиженным равнодушием дочери к его хлопотливому
делу.
В ненастный
день, когда она читала, лёжа на диване,
отец, присев к ней, осведомился, что она читает?
Артамонов молчал, тревожно наблюдая за сыном, ему казалось, что хотя Илья озорничает много, но как-то невесело, нарочно. На крыше бани снова явились голуби, они, воркуя, ходили по коньку, а Илья и Павел, сидя у трубы, часами оживлённо болтали о чём-то, если не гоняли голубей. Ещё в первые
дни по приезде сына
отец предложил ему...
Недели каникул пробегали неуловимо быстро, и вот дети уже собираются уезжать. Выходит как-то так, что Наталья напутствует благими советами Якова, а
отец говорит Илье не то, что хотел бы сказать. Но ведь как скажешь, что скучно жить в комариной туче однообразных забот о
деле? Об этом не говорят с мальчишками.
— Сильно вырос ты, Илья, — сказал
отец. — Ну, вот, присматривайся к
делу, а годика через три и к рулю встанешь.
Не обратив внимания на его слова, сын начал объяснять, почему он не хочет быть фабрикантом и вообще хозяином какого-либо
дела; говорил он долго, минут десять, и порою в словах его
отец улавливал как будто нечто верное, даже приятно отвечавшее его смутным думам, но в общем он ясно видел, что сын говорит неразумно, по-детски.
«Мирошка, лягавая собака, настроил его. А о том, что
дела человеку вредны, это — Тихоновы мысли. Дурак, дурак! Кого слушал? А — учился! Чему же учился? Рабочих ему жалко, а
отца не жалко. И бежит прочь, чтобы вырастить в сторонке свою праведность».
Но Артамонов тотчас же уличил себя: это — неправильно, вот Алексей не убежал, этот любит
дело, как любил его
отец. Этот — жаден, ненасытно жаден, и всё у него ловко, просто. Он вспомнил, как однажды, после пьяной драки на фабрике, сказал брату...
И, слушая бойкую, украшенную какими-то новыми прибаутками речь брата, позавидовал его живости, снова вспомнил о Никите; горбуна
отец наметил утешителем, а он запутался в глупом, бабьем
деле, и — нет его.
— Да.
Отец Феодор внушает: «Читай книги!» Я — читаю, а книга для меня, как дальний лес, шумит невнятно. Сегодняшнему
дню книга не отвечает. Теперь возникли такие мысли — их книгой не покроешь. Сектант пошёл отовсюду. Люди рассуждают, как сны рассказывают, или — с похмелья. Вот — Мурзин этот…
— Каина — нельзя понять. Этим Тихон меня, как на цепь приковал. Со
дня смерти
отца у меня и началось. Я думал: уйду в монастырь — погаснет, А — нет. Так и живу в этих мыслях.
Артамонов старший слушал, покрякивая, много ел, старался меньше пить и уныло чувствовал себя среди этих людей зверем другой породы. Он знал: все они — вчерашние мужики; видел во всех что-то разбойное, сказочное, внушающее почтение к ним и общее с его
отцом. Конечно,
отец был бы с ними и в
деле и в кутежах, он, вероятно, так же распутничал бы и жёг деньги, точно стружку. Да, деньги — стружка для этих людей, которые неутомимо, со всею силой строгают всю землю, друг друга, деревню.
Она должна была знать, что Алексей не брезгует и девицами её хора, она, конечно, видела это. Но отношение её к брату было дружеское, Пётр не однажды слышал, как Алексей советуется с нею о людях и
делах, это удивляло его, и он вспоминал
отца, Ульяну Баймакову.
Он начал жизнь покорным, бессловесным слугою своего
отца, который не дал ему никаких радостей, а только глупую, скучную жену и взвалил на плечи его большое, тяжёлое
дело.
Он говорил это мягко, но всё-таки ведь не может быть, чтоб
отец понимал меньше сына. Люди живут не завтрашним
днём, а вчерашним, все люди так живут.
Приезжая летом на фабрику, кричала на мать, как на прислугу, с
отцом говорила сквозь зубы, целые
дни читала книги, вечером уходила в город, к дяде, оттуда её приводил золотозубый доктор Яковлев.
Своею бойкою игрою с
делом Митя был похож на дядю Алексея, но в нём не заметно было хозяйской жадности, весёлым балагурством он весьма напоминал плотника Серафима, это было замечено и
отцом; как-то во время ужина, когда Митя размёл, рассеял сердитое настроение за столом,
отец, ухмыляясь, проворчал...
Утром, в
день смерти его, Яков помог
отцу подняться на чердак,
отец, перекрестясь, уставился в тёмное, испепелённое лицо с полузакрытыми глазами, с провалившимся ртом; Никита неестественно громко сказал...
Его лиловатое, раздутое лицо брезгливо дрожало, нижняя губа отваливалась; за
отца было стыдно пред людями. Сестра Татьяна целые
дни шуршала газетами, тоже чем-то испуганная до того, что у неё уши всегда были красные. Мирон птицей летал в губернию, в Москву и Петербург, возвратясь, топал широкими каблуками американских ботинок и злорадно рассказывал о пьяном, распутном мужике, пиявкой присосавшемся к царю.