Неточные совпадения
Очень смешил горожан Никита Артамонов; он вырубил и выкорчевал на
большом квадрате кусты тальника, целые
дни черпал жирный ил Ватаракши, резал торф на болоте и, подняв горб к небу, возил торф тачкой, раскладывая по песку чёрными кучками.
И вот наступил для Петра
большой, трудный
день. Пётр сидит в переднем углу горницы, зная, что брови его сурово сдвинуты, нахмурены, чувствуя, что это нехорошо, не красит его в глазах невесты, но развести бровей не может, очи точно крепкой ниткой сшиты. Исподлобья поглядывая на гостей, он встряхивает волосами, хмель сыплется на стол и на фату Натальи, она тоже понурилась, устало прикрыв глаза, очень бледная, испугана, как дитя, и дрожит от стыда.
— Не наше бы это
дело, фабрика. Нам бы лучше податься в степи, купить там землю, крестьянствовать. Шума-то было бы меньше, а толку —
больше…
—
Дела наши должны идти, как солдаты. Работы вам, и детям вашим, и внукам довольно будет. На триста лет.
Большое украшение хозяйства земли должно изойти от нас, Артамоновых!
— Ешь
больше! — посоветовал Артамонов и проворчал в бороду себе: — За такое
дело — красного петуха пустить бы, поджарить им лапы-то…
Никита видел, что Вялов работает легко и ловко, проявляя в труде
больше разумности, чем в своих тёмных и всегда неожиданных словах. Так же, как отец, он во всяком
деле быстро находил точку наименьшего сопротивления, берёг силу и брал хитростью. Но была ясно заметна и разница: отец за всё брался с жаром, а Вялов работал как бы нехотя, из милости, как человек, знающий, что он способен на лучшее. И говорил он так же: немного, милостиво, многозначительно, с оттенком небрежности, намекающе...
Он тоже недели и месяцы жил оглушённый шумом
дела, кружился, кружился и вдруг попадал в густой туман неясных дум, слепо запутывался в скуке и не мог понять, что
больше ослепляет его: заботы о
деле или же скука от этих, в сущности, однообразных забот? Часто в такие
дни он натыкался на человека и начинал ненавидеть его за косой взгляд, за неудачное слово; так, в этот серенький
день, он почти ненавидел Тихона Вялова.
На фабрике было много больных; Артамонов слышал, сквозь жужжание веретён и шорох челноков, сухой, надсадный кашель, видел у станков унылые, сердитые лица, наблюдал вялые движения; количество выработки понизилось, качество товара стало заметно хуже; сильно возросли прогульные
дни, мужики стали
больше пить, у баб хворали дети.
Весёлый плотник Серафим, старичок с розовым лицом ребёнка, то и
дело мастерил маленькие гробики и нередко сколачивал из бледных, еловых досок домовины для
больших людей, которые отработали свой урок.
Дело шумно росло, смотрело на хозяина сотнями глаз, требовало постоянно напряжённого внимания, но лишь только что-нибудь напоминало об Илье — деловые думы разрывались, как гнилая, перепревшая основа, и нужно было
большое усилие, чтоб вновь связать их тугими узлами.
Раздуваемое Алексеем
дело всё шире расползалось по песчаным холмам над рекою; они потеряли свою золотистую окраску, исчезал серебряный блеск слюды, угасали острые искорки кварца, песок утаптывался; с каждым годом, вёснами, на нём всё обильнее разрастались, ярче зеленели сорные травы, на тропах уже подорожник прижимал свой лист; лопух развешивал
большие уши; вокруг фабрики деревья сада сеяли цветень; осенний лист, изгнивая, удобрял жиреющий песок.
Артамонов всем существом своим чувствовал, что это — не настоящие люди, и не понимал, зачем они брату, хозяину половины
большого, важного
дела?
— Ты, Пётр Ильич, нам цену знаешь, а мы — тебе. Мы понимаем: медведь любит мёд, а кузнец железо куёт; господа для нас медведи были, а ты — кузнец. Мы видим:
дело у тебя
большое, трудное.
Лицо у него было тоже костяное, цвета воска; всюду на костях лица не хватало мяса; выцветшие глаза не освещали его, взгляд их, казалось, был сосредоточен на кончике крупного, но дряблого носа, под носом беззвучно шевелились тёмные полоски иссохших губ, рот стал ещё
больше,
разделял лицо глубокой впадиной, и особенно жутко неприятна была серая плесень волос на верхней губе.
Он не мог поняты что же это, как же? Люди работают, гремят цепями
дела, оглушая самих себя только для того, чтоб накопить как можно
больше денег, а потом — жгут деньги, бросают их горстями к ногам распутных женщин? И всё это
большие, солидные люди, женатые, детные, хозяева огромных фабрик.
«
Дело делать надо,
больше ничего! — убеждал он себя. — Все люди
делом живы. Да».
Льдисто сверкали
большие окна фабричной больницы, школы; маленькие люди челноками сновали по земле, ткали бесконечную ткань
дела, люди ещё меньше бегали по песку фабричного посёлка.
Он начал жизнь покорным, бессловесным слугою своего отца, который не дал ему никаких радостей, а только глупую, скучную жену и взвалил на плечи его
большое, тяжёлое
дело.
О рабочих Якову Артамонову приходилось думать
больше, чем о всём другом, потому что он ежедневно сталкивался с ними и давно, ещё в юности, они внушили ему чувство вражды, — он имел тогда немало резких столкновений с молодыми ткачами из-за девиц, и до сего
дня некоторые из его соперников, видимо, не забыли старых обид.
— Это — ваша ошибка и ничья
больше! Праздники устанавливает для себя человек. Жизнь — красавица, она требует подарков, развлечений, всякой игры, жить надо с удовольствием. Каждый
день можно найти что-нибудь для радости.
В самом
деле, Морозов приобрёл сходство с
большой собакой, которая выучилась ходить на задних лапах; сожжённая кожа на голове его, должно быть, полопалась, он иногда обёртывал голову, как чалмой, купальным, мохнатым полотенцем Татьяны, которое дал ему Митя; огромная голова, придавив Захара, сделала его ниже ростом; шагал он важно, как толстый помощник исправника Экке,
большие пальцы держал за поясом отрёпанных солдатских штанов и, пошевеливая остальными пальцами, как рыба плавниками, покрикивал...
Жена и Мирон ходили около Мити так осторожно, точно он был выпачкан сажей. А через несколько
дней Митя переехал в город, захватив с собою имущество своё: три
больших связки книг и корзину с бельём.
Артамонов старший жил в полусне, медленно погружаясь в сон, всё более глубокий. Ночь и
большую часть
дня он лежал в постели, остальное время сидел в кресле против окна; за окном голубая пустота, иногда её замазывали облака; в зеркале отражался толстый старик с надутым лицом, заплывшими глазами, клочковатой, серой бородою. Артамонов смотрел на своё лицо и думал...