Длинной рукою, окрылённой чёрным рукавом рясы, отец
Никодим отвёл протянутые к нему сложенные горстью руки брата и сказал тихо, без радости...
В тесной, чистенькой келье отец
Никодим стал побольше, но ещё страшней; когда он снял клобук, матово, точно у покойника, блеснул его полуголый, как бы лишённый кожи, костяной череп; на висках, за ушами, на затылке повисли неровные пряди серых волос.
— Трудно, — согласился отец
Никодим и спросил масляно, горько: — Помнишь, отец учил: мы — люди чернорабочие, высока для нас премудрость эта?