Неточные совпадения
Басов (успокоительно). Ну, конечно! Ведь это я так… что может
быть? Ты милая
женщина… умная, искренняя… и прочее. Если бы ты имела что-нибудь против меня — ты сказала бы… А отчего у тебя так блестят глазки?.. Нездоровится?
Калерия. Его любовь должна
быть теплой и бессильной… вся — в красивых словах… и без радости. А любовь без радости — для
женщины обидна. Тебе не кажется, что он горбатый?
Насчет
женщин я очень счастлив
был… все у вас, в России, добывал их… очень легко у вас жен отбивать!
Шалимов. И снова
был женат, и снова развелся… Трудно, скажу тебе, найти в
женщине товарища.
Басов (распутывая удочки). Уважаю я вас, Марья Львовна, за эту… кипучесть… Исчезла?.. Нет, вы скажите мне, чего она горячится? Ведь даже гимназистам известно, что писатель должен
быть честен… ну, и там… действовать насчет народа и прочее, а солдат должен
быть храбр, адвокат же умен… Так нет, эта неукротимая
женщина все-таки долбит зады… Пойдемте, милый доктор, поймаем окуня… Кто это спутал удочки? Черт!
Варвара Михайловна. Почему-то мне вспомнилась одна грустная песенка… Ее, бывало,
пели прачки в заведении моей матери… Я тогда
была маленькая, училась в гимназии. Помню, придешь домой, прачешная полна серого, удушливого пара… в нем качаются полуодетые
женщины и негромко, устало
поют...
И я плакала, слушая эту песню… (Басов: «Саша! дайте-ка пива… и портвейна…».) Хорошо я жила тогда! Эти
женщины любили меня… Помню, вечерами, кончив работать, они садились
пить чай за большой, чисто вымытый стол… и сажали меня с собою, как равную.
Юлия Филипповна. Да. Потом меня просвещали замужние подруги… Но больше всех — я обязана мужу. Это он изуродовал мое воображение… он привил мне чувство любопытства к мужчине. (Смеется. От группы мужчин отделяется Шалимов и медленно идет к
женщинам.) А я уродую ему жизнь.
Есть такая пословица: взявши лычко — отдай ремешок.
И как вы ни кривляйтесь, вам не скрыть того, что вы хотите
пить,
есть… и иметь
женщину…
Я не знаю философов — ни умных, ни полоумных… но если бы я
была философом, я сказала бы
женщине: подходя к мужчине, моя милая, бери с собой хорошее полено.
Басов. Не суди — да не судим
будешь… А говорю я не хуже тебя… ты человек красивого слова, и я человек красивого слова! Вот я слышу голос Марьи Львовны… Превосходная
женщина… достойна глубокого уважения!
Басов. Моя жена? Варя? О! Это пуристка! Пуританка! Это удивительная
женщина, святая! Но — с ней скучно! Она много читает и всегда говорит от какого-нибудь апостола.
Выпьем за ее здоровье!
Марья Львовна. Этого мало для
женщины, которая любит… И вот еще что, голубчик: мне стыдно жить личной жизнью… может
быть, это смешно, уродливо, но в наши дни стыдно жить личной жизнью. Идите, друг мой, идите! И знайте: в трудную минуту, когда вам нужен
будет друг, — приходите ко мне… я встречу вас как любимого, нежно любимого сына… Прощайте!
Княгиня
была женщина лет сорока пяти, маленькая, тщедушная, сухая и желчная, с серо-зелеными неприятными глазками, выражение которых явно противоречило неестественно-умильно сложенному ротику. Из-под бархатной шляпки с страусовым пером виднелись светло-рыжеватые волосы; брови и ресницы казались еще светлее и рыжеватее на нездоровом цвете ее лица. Несмотря на это, благодаря ее непринужденным движениям, крошечным рукам и особенной сухости во всех чертах общий вид ее имел что-то благородное и энергическое.
Он заставил себя еще подумать о Нехаевой, но думалось о ней уже благожелательно. В том, что она сделала, не было, в сущности, ничего необычного: каждая девушка хочет
быть женщиной. Ногти на ногах у нее плохо острижены, и, кажется, она сильно оцарапала ему кожу щиколотки. Клим шагал все более твердо и быстрее. Начинался рассвет, небо, позеленев на востоке, стало еще холоднее. Клим Самгин поморщился: неудобно возвращаться домой утром. Горничная, конечно, расскажет, что он не ночевал дома.
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна
женщина не может их выдержать, не так ли?
— Певец Ново-Архангельской, // Его из Малороссии // Сманили господа. // Свезти его в Италию // Сулились, да уехали… // А он бы рад-радехонек — // Какая уж Италия? — // Обратно в Конотоп, // Ему здесь делать нечего… // Собаки дом покинули // (Озлилась круто
женщина), // Кому здесь дело
есть? // Да у него ни спереди, // Ни сзади… кроме голосу… — // «Зато уж голосок!»
С другой стороны, вместо кротости, чистосердечия, свойств жены добродетельной, муж видит в душе своей жены одну своенравную наглость, а наглость в
женщине есть вывеска порочного поведения.
[В этом ничего нет удивительного, ибо летописец свидетельствует, что этот самый Дю-Шарио
был впоследствии подвергнут исследованию и оказался
женщиной.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как в числе последователей Козырева учения
было много
женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.