Мыши шуршат… Иной раз по руке у тебя быстро перекатится маленький мягкий комок, — вздрогнешь и ещё глубже чувствуешь обилие живого, и сама
земля оживёт под тобой, сочная, близкая, родная тебе.
Утром, когда с росою целовались первые лучи,
земля оживала, воздух наполнялся звуками радости, восторга и надежды, а вечером та же земля затихала и тонула в суровых потемках.
Неточные совпадения
Земля, пригретая солнечными лучами, стала оттаивать; онемевшая было вода
ожила и тонкими струйками стала сбегать по скатам, и чем ниже, тем бег ее становился стремительнее; это подбодрило всех.
Тогда-то вновь открываются давно иссякшие жилы родников, вся окрестность просачивается подступившею из-под
земли влагою, и
оживает мертвое болото; в один год пропадут полевые травы, и в несколько лет посохнут кусты и деревья.
Ветер шевелил прядь волос, свесившуюся из-под его шляпы, и тянулся мимо его уха, как протяжный звон эоловой арфы. Какие-то смутные воспоминания бродили в его памяти; минуты из далекого детства, которое воображение выхватывало из забвения прошлого,
оживали в виде веяний, прикосновений и звуков… Ему казалось, что этот ветер, смешанный с дальним звоном и обрывками песни, говорит ему какую-то грустную старую сказку о прошлом этой
земли, или о его собственном прошлом, или о его будущем, неопределенном и темном.
Павел между тем глядел в угол и в воображении своем представлял, что, вероятно, в их длинной зале расставлен был стол, и труп отца, бледный и похолоделый, положен был на него, а теперь отец уже лежит в
земле сырой, холодной, темной!.. А что если он в своем одночасье не умер еще совершенно и
ожил в гробу? У Павла сердце замерло, волосы стали дыбом при этой мысли. Он прежде всего и как можно скорее хотел почтить память отца каким-нибудь серьезно добрым делом.
На время небо опять прояснилось; с него сбежали последние тучи, и над просыхающей
землей, в последний раз перед наступлением зимы, засияли солнечные дни. Мы каждый день выносили Марусю наверх, и здесь она как будто
оживала; девочка смотрела вокруг широко раскрытыми глазами, на щеках ее загорался румянец; казалось, что ветер, обдававший ее своими свежими взмахами, возвращал ей частицы жизни, похищенные серыми камнями подземелья. Но это продолжалось так недолго…