Неточные совпадения
Люди на
пароходе нашем — особенные, все они — старые
и молодые, мужчины
и женщины — кажутся мне одинаковыми.
Со всеми на
пароходе, не исключая
и молчаливого буфетчика, Смурый говорил отрывисто, брезгливо распуская нижнюю губу, ощетинив усы, — точно камнями швырял в
людей. Ко мне он относился мягко
и внимательно, но в этом внимании было что-то пугавшее меня немножко; иногда повар казался мне полоумным, как сестра бабушки.
Матросы
и кочегары относятся к нему почтительно, заискивающе, — он давал им вываренное бульонное мясо, расспрашивал о деревне, о семьях. Масленые
и копченые кочегары-белорусы считались на
пароходе низшими
людьми, их звали одним именем — ягуты,
и дразнили...
Вот десяток
людей, толкаясь у сходен
и крестясь, уходит с
парохода на пристань, а с пристани прямо на них лезут еще такие же
люди, так же согнули спины под тяжестью котомок
и сундуков, так же одеты…
Эта постоянная смена
людей ничего не изменяет в жизни
парохода, — новые пассажиры будут говорить о том же, о чем говорили ушедшие: о земле, о работе, о боге, о бабах,
и теми же словами.
Тихое, робкое
и грустно-покорное заметно в
людях прежде всего,
и так странно, страшно, когда сквозь эту кору покорности вдруг прорвется жестокое, бессмысленное
и почти всегда невеселое озорство. Мне кажется, что
люди не знают, куда их везут, им все равно, где их высадят с
парохода. Где бы они ни сошли на берег, посидев на нем недолго, они снова придут на этот или другой
пароход, снова куда-то поедут. Все они какие-то заплутавшиеся, безродные, вся земля чужая для них.
И все они до безумия трусливы.
Первый раз я видел ночную тревогу
и как-то сразу понял, что
люди делали ее по ошибке:
пароход шел, не замедляя движения, за правым бортом, очень близко горели костры косарей, ночь была светлая, высоко стояла полная луна.
Было
и еще много плохого для меня, часто мне хотелось убежать с
парохода на первой же пристани, уйти в лес. Но удерживал Смурый: он относился ко мне все мягче, —
и меня страшно пленяло непрерывное движение
парохода. Было неприятно, когда он останавливался у пристани,
и я все ждал — вот случится что-то,
и мы поплывем из Камы в Белую, в Вятку, а то — по Волге, я увижу новые берега, города, новых
людей.
Бывало — стоит он перед капитаном или машинистом, заложив за спину свои длинные обезьяньи руки,
и молча слушает, как его ругают за лень или за то, что он беспечно обыграл
человека в карты, стоит —
и видно, что ругань на него не действует, угрозы ссадить с
парохода на первой пристани не пугают его.
Вечера мои были свободны, я рассказывал
людям о жизни на
пароходе, рассказывал разные истории из книг
и, незаметно для себя, занял в мастерской какое-то особенное место — рассказчика
и чтеца.
Когда не было работы, они не брезговали мелким воровством с барж
и пароходов, но это не смущало меня, — я видел, что вся жизнь прошита воровством, как старый кафтан серыми нитками,
и в то же время я видел, что эти
люди иногда работают с огромным увлечением, не щадя сил, как это бывало на спешных паузках, на пожарах, во время ледохода.
Неточные совпадения
Так
люди на
пароходе, в море, разговаривают
и смеются беззаботно, ни дать ни взять, как на твердой земле; но случись малейшая остановка, появись малейший признак чего-нибудь необычайного,
и тотчас же на всех лицах выступит выражение особенной тревоги, свидетельствующее о постоянном сознании постоянной опасности.
Это она сказала на Сибирской пристани, где муравьиные вереницы широкоплечих грузчиков опустошали трюмы барж
и пароходов, складывали на берегу высокие горы хлопка, кож, сушеной рыбы, штучного железа, мешков риса, изюма, катили бочки цемента, селедок, вина, керосина, машинных масл. Тут шум работы был еще более разнообразен
и оглушителен, но преобладал над ним все-таки командующий голос
человека.
Прихрамывая, качаясь, но шагая твердо
и широко, раздвигая
людей, как
пароход лодки, торопливо прошел трактирщик
и подрядчик по извозу Воронов, огромный
человек с лицом, похожим на бараний курдюк, с толстой палкой в руке.
— Как везде, у нас тоже есть случайные
и лишние
люди. Она — от закавказских прыгунов
и не нашего толка. Взбалмошная. Об йогах книжку пишет, с восточными розенкрейцерами знакома будто бы. Богатая. Муж — американец,
пароходы у него. Да, — вот тебе
и Фимочка! Умирала, умирала
и вдруг — разбогатела…
Он говорит о книгах,
пароходах, лесах
и пожарах, о глупом губернаторе
и душе народа, о революционерах, которые горько ошиблись, об удивительном
человеке Глебе Успенском, который «все видит насквозь».