Неточные совпадения
Заглядывая в желтую яму, откуда исходил
тяжелый запах, я видел в боку ее черные, влажные
доски. При малейшем движении моем бугорки песку вокруг могилы осыпались, тонкие струйки текли на дно, оставляя по бокам морщины. Я нарочно двигался, чтобы песок скрыл эти
доски.
Очень неприятно видеть большие иконы для иконостасов и алтарных дверей, когда они стоят у стены без лица, рук и ног, — только одни ризы или латы и коротенькие рубашечки архангелов. От этих пестро расписанных
досок веет мертвым; того, что должно оживить их, нет, но кажется, что оно уже было и чудесно исчезло, оставив только свои
тяжелые ризы.
— Что бы ты ни слыхал, что бы в избе ни творили со мной, барин, — не выходи отсюда прежде двух ден, боже тебя сохрани, здесь есть молоко, квас и хлеб, на два дни станет! и
тяжелая доска, как гробовая крышка, хлопнула над его головою!..
Неточные совпадения
Солдат повел Нехлюдова на другое крыльцо и подошел по
доскам к другому входу. Еще со двора было слышно гуденье голосов и внутреннее движение, как в хорошем, готовящемся к ройке улье, но когда Нехлюдов подошел ближе, и отворилась дверь, гуденье это усилилось и перешло в звук перекрикивающихся, ругающихся, смеющихся голосов. Послышался переливчатый звук цепей, и пахнуло знакомым
тяжелым запахом испражнений и дегтя.
Закрой сперва сыпучими песками // Глаза мои,
доской тяжелой сердце // У бедненькой Купавы раздави, // Тогда бери другую. Очи видеть // Разлучницы не будут, горя злого // Ревнивое сердечко не учует. // Снегурочка, завистница, отдай // Дружка назад!
За ними тянулось, вздрагивая, длинное, мокрое бревно или груда
досок, громко хлопая концами, а сбоку, опустив вожжи, шагал Николай, оборванный, грязный, в
тяжелых сапогах, в шапке на затылок, неуклюжий, точно пень, вывороченный из земли.
— Дайте вы мне какую-нибудь
тяжелую работу, братцы! Не могу я так, без толку жить! Вы все в деле. Вижу я — растет оно, а я — в стороне! Вожу бревна,
доски. Разве можно для этого жить? Дайте
тяжелую работу!
Иногда он и сам замечал, что больной ничем не болен; но так как арестант пришел отдохнуть от работы или полежать на тюфяке вместо голых
досок и, наконец, все-таки в теплой комнате, а не в сырой кордегардии, где в тесноте содержатся густые кучи бледных и испитых подсудимых (подсудимые у нас почти всегда, на всей Руси, бледные и испитые — признак, что их содержание и душевное состояние почти всегда
тяжелее, чем у решеных), то наш ординатор спокойно записывал им какую-нибудь febris catarhalis [катаральная лихорадка (лат.).] и оставлял лежать иногда даже на неделю.