Неточные совпадения
Стоя перед покупательницей
на коленях, приказчик примеряет башмак, удивительно растопырив пальцы. Руки у него трепещут, он дотрагивается до
ноги женщины так осторожно, точно боится сломать
ногу, а
нога — толстая, похожа
на бутылку
с покатыми плечиками, горлышком вниз.
Часто, бывало, хозяин уходил из магазина в маленькую комнатку за прилавком и звал туда Сашу; приказчик оставался глаз
на глаз
с покупательницей. Раз, коснувшись
ноги рыжей женщины, он сложил пальцы щепотью и поцеловал их.
Тут я расхохотался до того, что, боясь свалиться
с ног, повис
на ручке двери, дверь отворилась, я угодил головой в стекло и вышиб его. Приказчик топал
на меня
ногами, хозяин стучал по голове моей тяжелым золотым перстнем, Саша пытался трепать мои уши, а вечером, когда мы шли домой, строго внушал мне...
Его жена, сухая, черноглазая,
с большим носом, топала
на него
ногами и кричала, как
на слугу.
Пришел полицейский, потоптался, получил
на чай, ушел; потом снова явился, а
с ним — ломовой извозчик; они взяли кухарку за
ноги, за голову и унесли ее
на улицу. Заглянула из сеней хозяйка, приказала мне...
Когда я согласился, он сел
на постели, не спуская
ног на пол, и уже тоном приказания велел мне поставить сундук
на постель, к его
ногам. Ключ висел у него
на гайтане, вместе
с нательным крестом. Оглянув темные углы кухни, он важно нахмурился, отпер замок, подул
на крышку сундука, точно она была горячая, и, наконец приподняв ее, вынул несколько пар белья.
Тогда он наклонился к пещере, быстро прикрыл ее доской, железом, втиснул в землю кирпичи, встал
на ноги и, очищая
с колен грязь, строго спросил...
Он ругался, угрожал; его слова рассердили меня, я бросился к пещере, вынул камни, гроб
с воробьем перебросил через забор
на улицу, изрыл все внутри пещеры и затоптал ее
ногами.
Бабушка принесла
на руках белый гробик, Дрянной Мужик прыгнул в яму, принял гроб, поставил его рядом
с черными досками и, выскочив из могилы, стал толкать туда песок и
ногами, и лопатой. Трубка его дымилась, точно кадило. Дед и бабушка тоже молча помогали ему. Не было ни попов, ни нищих, только мы четверо в густой толпе крестов.
В доме все было необъяснимо странно и смешно: ход из кухни в столовую лежал через единственный в квартире маленький, узкий клозет; через него вносили в столовую самовары и кушанье, он был предметом веселых шуток и — часто — источником смешных недоразумений.
На моей обязанности лежало наливать воду в бак клозета, а спал я в кухне, против его двери и у дверей
на парадное крыльцо: голове было жарко от кухонной печи, в
ноги дуло
с крыльца; ложась спать, я собирал все половики и складывал их
на ноги себе.
Но когда Тарас пристрелил сына, повар, спустив
ноги с койки, уперся в нее руками, согнулся и заплакал, — медленно потекли по щекам слезы, капая
на палубу; он сопел и бормотал...
Когда они шли
с дровами, матросы хватали их за груди, за
ноги, бабы визжали, плевали
на мужиков; возвращаясь назад, они оборонялись от щипков и толчков ударами носилок. Я видел это десятки раз — каждый рейс:
на всех пристанях, где грузили дрова, было то же самое.
Казак сидел около стойки, в углу, между печью и стеной;
с ним была дородная женщина, почтя вдвое больше его телом, ее круглое лицо лоснилось, как сафьян, она смотрела
на него ласковыми глазами матери, немножко тревожно; он был пьян, шаркал вытянутыми
ногами по полу и, должно быть, больно задевал
ноги женщины, — она, вздрагивая, морщилась, просила его тихонько...
Ушла, спустив
с ног на пол и швырнув в угол испачканную нижнюю юбку, заботливо оправив шумящее, помятое платье.
Сидоров, потягиваясь, икал, охал,
с головы его
на мою босую ступню падала темными каплями тяжелая кровь, — это было неприятно, но со страху я не решался отодвинуть
ногу из-под этой капели.
В базарные дни, среду и пятницу, торговля шла бойко,
на террасе то и дело появлялись мужики и старухи, иногда целые семьи, всё — старообрядцы из Заволжья, недоверчивый и угрюмый лесной народ. Увидишь, бывало, как медленно, точно боясь провалиться, шагает по галерее тяжелый человек, закутанный в овчину и толстое, дома валянное сукно, — становится неловко перед ним, стыдно.
С великим усилием встанешь
на дороге ему, вертишься под его
ногами в пудовых сапогах и комаром поешь...
Плюсна одной
ноги у него была отрублена, он ходил прихрамывая,
с длинной палкой в руке, зиму и лето в легкой, тонкой поддевке, похожей
на рясу, в бархатном картузе странной формы, похожем
на кастрюлю.
Ситанова — печальным куликом
на одной
ноге, Жихарева — петухом,
с оторванным гребнем, без перьев
на темени, больного Давидова — жуткой пигалицей.
По воскресеньям молодежь ходила
на кулачные бои к лесным дворам за Петропавловским кладбищем, куда собирались драться против рабочих ассенизационного обоза и мужиков из окрестных деревень. Обоз ставил против города знаменитого бойца — мордвина, великана,
с маленькой головой и больными глазами, всегда в слезах. Вытирая слезы грязным рукавом короткого кафтана, он стоял впереди своих, широко расставя
ноги, и добродушно вызывал...
Как всегда, у стен прислонились безликие недописанные иконы, к потолку прилипли стеклянные шары.
С огнем давно уже не работали, шарами не пользовались, их покрыл серый слой копоти и пыли. Все вокруг так крепко запомнилось, что, и закрыв глаза, я вижу во тьме весь подвал, все эти столы, баночки
с красками
на подоконниках, пучки кистей
с держальцами, иконы, ушат
с помоями в углу, под медным умывальником, похожим
на каску пожарного, и свесившуюся
с полатей голую
ногу Гоголева, синюю, как
нога утопленника.
— Бывало, выйдет она в сад, вся белая да пышная, гляжу я
на нее
с крыши, и —
на что мне солнышко, и — зачем белый свет? Так бы голубем под
ноги ей и слетел! Просто — цветок лазоревый в сметане! Да
с этакой бы госпожой хоть
на всю жизнь — ночь!
Однажды, в начале июля, к месту, где мы работали, стремглав подъехала развинченная пролетка;
на козлах сидел, мрачно икая, пьяный извозчик, бородатый, без шапки и
с разбитой губой; в пролетке развалился пьяненький Григорий Шишлин, его держала под руку толстая, краснощекая девица в соломенной шляпке,
с алым бантом и стеклянными вишнями,
с зонтиком в руке и в резиновых калошах
на босую
ногу. Размахивая зонтиком, раскачиваясь, она хохотала и кричала...
Я познакомился
с ним однажды утром, идя
на ярмарку; он стаскивал у ворот дома
с пролетки извозчика бесчувственно пьяную девицу; схватив ее за
ноги в сбившихся чулках, обнажив до пояса, он бесстыдно дергал ее, ухая и смеясь, плевал
на тело ей, а она, съезжая толчками
с пролетки, измятая, слепая,
с открытым ртом, закинув за голову мягкие и словно вывихнутые руки, стукалась спиною, затылком и синим лицом о сиденье пролетки, о подножку, наконец упала
на мостовую, ударившись головою о камни.
Извозчик, хлестнув лошадь, поехал прочь, а дворник впрягся в
ноги девицы и, пятясь задом, поволок ее
на тротуар, как мертвую. Я обезумел, побежал и,
на мое счастье,
на бегу, сам бросил или нечаянно уронил саженный ватерпас, что спасло дворника и меня от крупной неприятности. Ударив его
с разбегу, я опрокинул дворника, вскочил
на крыльцо, отчаянно задергал ручку звонка; выбежали какие-то дикие люди, я не мог ничего объяснить им и ушел, подняв ватерпас.
Я не мог не ходить по этой улице — это был самый краткий путь. Но я стал вставать раньше, чтобы не встречаться
с этим человеком, и все-таки через несколько дней увидел его — он сидел
на крыльце и гладил дымчатую кошку, лежавшую
на коленях у него, а когда я подошел к нему шага
на три, он, вскочив, схватил кошку за
ноги и
с размаху ударил ее головой о тумбу, так что
на меня брызнуло теплым, — ударил, бросил кошку под
ноги мне и встал в калитку, спрашивая...
Неточные совпадения
Городничий. Вам тоже посоветовал бы, Аммос Федорович, обратить внимание
на присутственные места. У вас там в передней, куда обыкновенно являются просители, сторожа завели домашних гусей
с маленькими гусенками, которые так и шныряют под
ногами. Оно, конечно, домашним хозяйством заводиться всякому похвально, и почему ж сторожу и не завесть его? только, знаете, в таком месте неприлично… Я и прежде хотел вам это заметить, но все как-то позабывал.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста
на вид, а слона повалит
с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший
с другой стороны Бобчинский летит вместе
с нею
на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
А вы — стоять
на крыльце, и ни
с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь
с просьбою, а хоть и не
с просьбою, да похож
на такого человека, что хочет подать
на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает
ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит
на цыпочках вслед за квартальными.)
Аммос Федорович (строит всех полукружием).Ради бога, господа, скорее в кружок, да побольше порядку! Бог
с ним: и во дворец ездит, и государственный совет распекает! Стройтесь
на военную
ногу, непременно
на военную
ногу! Вы, Петр Иванович, забегите
с этой стороны, а вы, Петр Иванович, станьте вот тут.
Хлестаков.
С хорошенькими актрисами знаком. Я ведь тоже разные водевильчики… Литераторов часто вижу.
С Пушкиным
на дружеской
ноге. Бывало, часто говорю ему: «Ну что, брат Пушкин?» — «Да так, брат, — отвечает, бывало, — так как-то всё…» Большой оригинал.