Неточные совпадения
Однако я хватаю эти слова и, стараясь уложить их в стихи, перевертываю всячески, — это уж окончательно мешает мне
понять, о чем рассказывает
книга.
— Слова, дружище, это — как листья на дереве, и, чтобы
понять, почему лист таков, а не иной, нужно знать, как растет дерево, — нужно учиться!
Книга, дружище, — как хороший сад, где все есть: и приятное и полезное…
Они показывали мне иную жизнь — жизнь больших чувств и желаний, которые приводили людей к подвигам и преступлениям. Я видел, что люди, окружавшие меня, не способны на подвиги и преступления, они живут где-то в стороне от всего, о чем пишут
книги, и трудно
понять — что интересного в их жизни? Я не хочу жить такой жизнью… Это мне ясно, — не хочу…
Однако я очень скоро
понял, что во всех этих интересно запутанных
книгах, несмотря на разнообразие событий, на различие стран и городов, речь все идет об одном: хорошие люди — несчастливы и гонимы дурными, дурные — всегда более удачливы и умны, чем хорошие, но в конце концов что-то неуловимое побеждает дурных людей и обязательно торжествуют хорошие.
Особенно заметно, что, рассказывая о злодеях, людях жадных и подлых,
книги не показывают в них той необъяснимой жестокости, того стремления издеваться над человеком, которое так знакомо мне, так часто наблюдалось мною. Книжный злодей жесток деловито, почти всегда можно
понять, почему он жесток, а я вижу жестокость бесцельную, бессмысленную, ею человек только забавляется, не ожидая от нее выгод.
Таким образом я
понял, какой великий праздник «хорошая, правильная»
книга. Но как найти ее? Закройщица не могла помочь мне в этом.
В
книге шла речь о нигилисте. Помню, что — по князю Мещерскому — нигилист есть человек настолько ядовитый, что от взгляда его издыхают курицы. Слово нигилист показалось мне обидным и неприличным, но больше я ничего не
понял и впал в уныние: очевидно, я не умею
понимать хорошие
книги! А что
книга хорошая, в этом я был убежден: ведь не станет же такая важная и красивая дама читать плохие!
Я уже прочитал «Семейную хронику» Аксакова, славную русскую поэму «В лесах», удивительные «Записки охотника», несколько томиков Гребенки и Соллогуба, стихи Веневитинова, Одоевского, Тютчева. Эти
книги вымыли мне душу, очистив ее от шелухи впечатлений нищей и горькой действительности; я почувствовал, что такое хорошая
книга, и
понял ее необходимость для меня. От этих
книг в душе спокойно сложилась стойкая уверенность: я не один на земле и — не пропаду!
— Ты гляди-ка, —
понимает книги-то, шельмец!
Я не
понял этих слов, — почему со мной пропадешь? Но я был очень доволен тем, что он не взял
книги. После этого мой маленький приказчик стал смотреть на меня еще более сердито и подозрительно.
Воспоминание о жене, которая так много была виновата пред ним и пред которою он был так свят, как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна, не должно было бы смущать его; но он не был спокоен: он не мог
понимать книги, которую он читал, не мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.
Неточные совпадения
Эх! эх! придет ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут
понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что
книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого — // Белинского и Гоголя // С базара понесет? // Ой люди, люди русские! // Крестьяне православные! // Слыхали ли когда-нибудь // Вы эти имена? // То имена великие, // Носили их, прославили // Заступники народные! // Вот вам бы их портретики // Повесить в ваших горенках, // Их
книги прочитать…
Это, так сказать, апокалипсическое [Апока́липсис (греч. — откровение) —
книга туманных пророчеств, написанная, по древнему преданию, одним из учеников Христа.] письмо, которое может
понять только тот, кто его получает.
Очевидно, фельетонист
понял всю
книгу так, как невозможно было
понять ее. Но он так ловко подобрал выписки, что для тех, которые не читали
книги (а очевидно, почти никто не читал ее), совершенно было ясно, что вся
книга была не что иное, как набор высокопарных слов, да еще некстати употребленных (что показывали вопросительные знаки), и что автор
книги был человек совершенно невежественный. И всё это было так остроумно, что Сергей Иванович и сам бы не отказался от такого остроумия; но это-то и было ужасно.
Неужели между мной и этим офицером-мальчиком существуют и могут существовать какие-нибудь другие отношения, кроме тех, что бывают с каждым знакомым?» Она презрительно усмехнулась и опять взялась за
книгу, но уже решительно не могла
понимать того, что читала.
— Если это всё написано в этих
книгах, то он может
понять их.